Ольга Романовская - Чужие воспоминания

Но ведь Дер'Коне прилюдно делать этого не станет: ему не выгодно свою сущность наружу выставлять. Сразу отставка, опала, а то и пытки. Если вскрытием могил баловался, то точно в руки палача, в Империи с этим строго. И ладно, если по безымянным погостам шариться, как я в молодости, к примеру, — а тут городские кладбища.

Не выгодно, ох, не выгодно, одотьер, вам слово не сдержать!

Допустим, всучите вы меня в руки палачу — так я ведь могу и лишнего сболтнуть, скажем, со страху (самому смешно, чего я могу из его арсенала бояться?), присочинить, в красках расписать, как милейший Наместник на сборище темных магов (не удержался и снова хихикнул. Прямо шабаш ведьм! Ага, так мы прямо и слетаемся на огонек раз в два года, делимся опытом) младенцев резал, девичью кровь пил. А что — раз мне умирать, то в одиночку я не согласен, в компании, да еще такой знатной, всегда веселей.

Ладно, пес с ним, с Наместником!

Всучил в загребущие руки стражника монетку и как добропорядочный, абсолютно обыкновенный подданный Империи въехал в город. Если что, я из мелкопоместных дворян, тех, у кого гонору много, землица с домиком тоже имеется, — а с гербом и титулом пролет. Я похож, скажу честно, иные дворяне на рожу куда хуже меня. Магическая кровь отпечаток накладывает, среди нас редко встретишь таких, что на деревенского рубаху-парня, а не на 'белую кость' походили. Не, можно, конечно, появиться на свет уродом, если с родителями подвезло, или мать ребенка не хотела, а избавиться не получилось, но хотя бы во взгляде, осанке что-то будет. Холодные мы на вид, высокомерные. Иногда и не на вид, а по жизни. Она, собственно, жизнь отпечаток и наложила. Все свое держу в себе.

Светлым в этом отношении проще, хотя балагурам среди них тоже ничего не добиться — до старости детишек от золотухи лечить, погоду предсказывать, хворь от скотины отгонять. Клиенты, да и наставники прежде всего серьезность оценивают, а если ее нет, то и доверием не проникнешься. А маг без благоговейного доверия — пустое место.

Веселый Эдин встретил меня гомоном голосов: крикливых уличных торговок, зычных зазывал, тонких мальчишек-разносчиков, — Визгами красоток, которых, воспользовавшись столпотворением, безнаказанно щипали за мягкое место предприимчивые мужики. Пешком пробираться через это людское море, особенно в ярмарочную пору, крайне затруднительно, конному тоже не легко, зато никто не толкает, не норовит дать локтем в бок. Можно, конечно, расчистить себе пространство, но зачем засвечивать свои способности? Поэтому я покорно принял вялотекущее движение этого колышущего моря, с любопытством посматривая по сторонам: на ярмарке ведь и мне интересно. Ничто человеческое, так сказать, и мне не чуждо, чтобы ни утверждали о нас официальные власти. А вот и они, не к ночи будут помянуты!

Посторонился, пропуская кортеж городского главы. Лениво скользнул по периферии сознания стражников — нет, моя персона их не занимает, даже в мою сторону не смотрят. Как же приятно, когда на тебя не охотятся! Можно расслабиться, пропустить кружечку со старым другом…

Когда смолкли крики: 'Поберегись!', и ряды пеших и конных снова сомкнулись, я решительно свернул на поперечную улочку и ради баловства позволил лошадке пронестись по ней вскачь. Садисткое, наверное, удовольствие, как люди шарахаются от тебя, буквально впечатываются в стены, завязая в грязи, спотыкаясь о тележки с овощами, переворачивая неустойчивые прилавки, падают друг на друга. Раз — и мы эффектно обогнули какую-то повозку, обдав комьями грязи с десяток человек, в том числе, и возницу, разгружавшего ящики с чем-то съестным. Вслед мне посыпалась разнообразная брань, встречались и словечки, которых я до этого не слышал, надо взять на вооружение. Зато на душе как хорошо! Верно говорят: сделал гадость — на сердце радость.

На перекрестке натянул поводья, хлопнул лошадь по шее и снова пустил ее степенным шагом.

Артен назначил встречу в одной второсортной гостинице, что свидетельствовало о том, что деньжата у него водились: попробуйте-ка снять на пару недель номер в ярмарочную пору, да еще не в дыре? Ставлю десять золотых, что вас пошлют отовсюду, куда вы обратитесь, либо заломят такую цену за койку и миску с курятиной, что вы согласитесь ночевать на площади под навесом. Эти хозяева гостиниц и постоялых дворов славно наживаются за этот месяц, весь год потом не проесть.

Выискивая вывеску, я лениво скользил глазами по улице, нарочито игнорируя попытки воришек стащить мой кошелек — вам же дороже, милые, еще приплатите, чтобы меня никогда больше не увидеть. О, один-таки решился! Не оборачиваясь, щелкнул пальцами — и окрестности огласились замирающим на высокой ноте криком. Просто и действенно — обжечь пальцы. Если не поможет, могу причинить боль иного рода. Для особо страждущих — эпилептические конвульсии на мостовой. Мне несложно — моя работа, дело жизни, так сказать.

Желающие посягнуть на мою собственность как-то резко перевелись, да и народ стал предупредительнее, перестал тереться о круп моей лошади. Не поняли, что произошло, но предпочитают поостеречься. Как же я люблю обывателей с правильной реакцией!

Улица, тем временем, расширялась, дома стали опрятнее, появились редкие чахлые деревцами, отделявшие обочину от деревянного настила тротуара. И публика стала приличнее, есть, на кого поглядеть.

О, миленькая ангерийка! Такие глазки — томные, глубокие, с искоркой внутри угольно-черного зрачка. Идет под руку с каким-то хмырем — то ли муж, то ли отец. А, может, любовник.

Где же гостиница, раздери ее орки! Кстати об орках — вон один из них бочонки сгружает. А что, в нашей Империи ксенофобии нет — если законы не нарушаешь, торгуй и работай, кто хочет. Только, как бы это помягче выразиться, из орков такие же работники, как из петуха несушка. Зато варят отменное пиво. Его-то и привезли, в кабачок какой-то закатывают. Рожи, конечно, не приведи боги, в темноте увидеть! Ребенка уже напугали… Я уж молчу, что от них несет, как от кожевни. Если в трактир входит орк, то заведение пустеет за считанные минуты.

Развлекаясь подобными наблюдениями, я, наконец, увидел то, что искал — золотой баран на синем фоне. Хорошо хоть не козел. С фантазией у людей не густо, ничего замысловатее 'Речной девы' не встречал. Ну, да не место (или название) красит человека, а человек место.

Настроение было подозрительно хорошим, и, разумеется, меня тут же вернули с небес на землю, отбив всякое желание шутить. Разве что наслаждаться сарказмом позволили. Только вот чьим, моим ли?

Навстречу мне двигалась группа из человек шести-восьми во главе с очень высоким, выше меня почти на голову, наполовину седым мужчиной. Одет он был во все белое, только пряжка ремня коричневая, у правой руки покачивается посох с каким-то кристаллом на набалдашнике. Обычный такой посох, из ясеня, только вот кристалл в нем далеко не простой. Да и ничем эта палочка ни к поясу, ни к седлу не крепиться — парит себе в воздухе.