Георгий Смородинский - Звездное небо Даркана

Райнек зажмурил глаза и подставил лицо лёгким порывам прохладного ветра. Зачем? Зачем память настойчиво рисует ему эти картины из прошлого? Как оправдание за то, что он уже совершил и ещё только собирается совершить? Но он же не сомневается в выбранном пути! Люди приносили ему только боль. За редким исключением. Перед глазами медленно проплыли лица отца, Экима, Мирны, Боло…

Растущий организм требовал женщину. Женщины требовали денег… У матери просить их не хотел. Какой он после этого мужчина? Работу себе так и не нашёл. Нормальные работодатели сторонились его, так же как и сверстницы, а идти работать в порт или записаться в армию не позволяло здоровье. В итоге он стал все чаще возвращаться домой по утрам. Матери врал, что устроился работать фонарщиком. А сам… В Шанаму, медный рудник, который жители города Семи Ветров в просторечье называли кастрюлей, он попал на полгода. За воровство. Через день, после того как встретил свою двадцать вторую весну. Там он и познакомился с Боло.

Боло — старый одинокий вор, которого на руднике сторонились даже матёрые душегубы. Зачем трогать сумасшедшего? Правда сумасшедшим Боло не был. Ну разве только немножко и не очень часто. Каторжане говорили, что на нем висит печать богини справедливости. Ведь не просто так он каждые пять лет попадал на каторгу по мелочам, словно бы сам отмерял себе положенный срок? Райнеку он никогда об этом не говорил.

Они нашли друг друга, лысый с трудом произносящий слова старик и молодой, ненавидящий весь окружающий его мир парень. Может быть, только благодаря Боло, в нем притупилась та гложущая его душу боль.

Их освободили в один день.

— Т-ы-ы, зн-а-ешшь, где м-еня н-а-йти, — произнес старик, когда они дошли до городских ворот. Он тронул его за руку, понимающе улыбнулся и растворился в толпе спешащих по своим делам горожан.

А потом был тот памятный разговор с матерью…. Он просто выслушал ее, развернулся и, едва сдерживая слезы, ушел. В тот день он плакал последний раз в жизни.

Следующие два года он прожил у Боло.

Городские катакомбы по площади едва ли не превышают Вайдарру. Фактически целый город под городом. Да, в них обитает множество неприятных тварей, но если знать их повадки и места обитания, то вполне можно жить. Боло знал. Он вообще много чего знал и умел.

Раз в неделю они выбирались в город на заработки. Ровно половину своих денег Райнек тратил на шлюх, которых в катакомбах и городских трущобах жило предостаточно. Но вторую половину всегда откладывал. Где-то глубоко в душе он надеялся, что мать все-таки поймет его и простит. Но ни мать, ни сестру, ни племянниц он так больше ни разу и не увидел. А Боло… он не учил Райнека жить. Он просто его учил. Учил бесшумно передвигаться, заметать за собой следы, открывать любые замки.

Общались они в основном жестами. В те редкие припадки, которые порой случались у старика, Райнек бессменно сидел у его постели. Вытирал с его губ выступающую на них желтоватую пену и слушал безумные речи. Припадок заканчивался, его старший товарищ на неделю уходил в себя, а потом все возвращалось на круги своя. Старик фактически заменил ему отца, и те два года Райнек чувствовал себя почти нормально. Нет, ненависть не делась никуда. Просто немного притупилась боль.

Они никогда никого не убивали, их тоже никто не трогал, а те редкие облавы, которые городская стража иногда устраивала в катакомбах, до них не доходили ни разу. Так все и продолжалось бы, если бы не тот день. День, когда его дар проснулся окончательно.

Райнек очнулся от воспоминаний, по привычке огляделся и, тронув собаку за шею, молча двинулся вперед. Гончая так же молча пошла следом за ним. «Интересно, зачем вообще нужны все эти памятники с надписями?» — думал он, вглядываясь в буквы на перекошенных надгробиях. Кому какое дело до того, кто под ними лежит? Их привозят в святилища и порталом отправляют на кладбище. Чтобы никогда больше не увидеть. Служители отрабатывают взимаемую за погребение плату? Чушь! Кто будет проверять? Даже если захочет? Тут же можно сто лет бродить и не найти нужную тебе могилу! Вдруг рисунок на одном из камней привлек его внимание. Он подошел поближе, остановился и внимательно разглядел надгробие. Коряво выбитый и перечеркнутый крест-накрест гроб. В этой могиле когда-то похоронили отрекшегося. Под таким же камнем когда-нибудь закопают и его. Райнек пожал плечами, махнул рукой собаке и, не оборачиваясь, двинулся дальше. Да не все ли равно, под каким камнем ему лежать? Боло говорил, что главное — это то, что ты успел сделать при жизни, а не то, в какой именно яме будут когда-нибудь гнить твои кости. Лично он, Райнек, умирать пока не собирается. Слишком много у него скопилось неоплаченных счетов.

Дар… Он был у него уже тогда, когда он жил у Боло. Убивая изредка появляющихся в их жилище крыс, Райнек замечал необъяснимые приливы сил. Но кто же тогда мог знать, что это такое. Настроение улучшалось, зарубцовывались небольшие раны, пропадали ночные кошмары — уничтожение грызунов стало едва ли не любимым его занятием. Боло только улыбался и качал головой. Может быть, он догадывался? Кто знает? Но окончательно дар проявился только в день его смерти…

Тот небольшой серебряный медальон с тремя сапфирами и полустертой гравировкой, что они забрали на восточной площади из лавки оценщика, принадлежал жене сотника городской стражи. Камни они вытащили и продали скупщику, а серебро расплавили, подписав себе тем самым смертные приговоры. Эта никчемная, по сути, безделушка была так дорога той корове, что её муж объявил негласную награду за их головы.

Сдал их трактирщик Хеск — один из тех скупщиков, которым они сбывали краденные вещи. Когда шестеро солдат перекрыли узкий переулок, что вёл от трактира на набережную, а сзади послышался топот окованных сталью сапог, Райнеку вспомнился медный рудник и его ненавистная подруга кирка. Он не знал, что их сейчас будут убивать, и поэтому проморгал тот момент, когда трое арбалетчиков шагнули вперёд и слитным движением вскинули своё оружие.

— С-ыно-ок! Б-еги! — промычал Боло и шагнул вперёд, закрывая его своим телом.

Треск ударов металла о дерево, глухой противный звук и из спины старика вылезли три стальных острия. Вора отбросило на Райнека, он машинально поймал бьющееся в агонии тело и почувствовал, как мир для него сузился до размера булавочной головки. В следующую секунду пришло осознание того, что только что произошло, и тогда что-то чёрное, чужое поднялось из самых глубин его души.

— Ну что, крысёныш, отбегался, — оскалив в щербатой ухмылке рот, один из выстреливших в Боло солдат отбросил арбалет и, выхватив меч, шагнул в его сторону.