Ксения Медведевич - Сторож брату своему

— О проклятье! — искренне ужаснулся Тарик. — Так они ее — прогнали?..

— Выходит, что так, сейид, — покивал головой Абу Салама. — Когда карматы шли походом на Ятриб, они завернули в Таиф. Город разорили, а Белый камень Богини увезли с собой. Говорят, карматы заставили его нести пленных ашшаритов.

— А она — показалась? — мрачно поинтересовался нерегиль.

— Рассказывали, что у Камня принесли много жертв. Верблюдов. Коней. И…

— …людей, — еще мрачнее закончил Тарик.

— Да, сейид. И людей. Карматы устроили большой праздник, согнали на него всех, кто остался в живых, и все кричали: «Богиня пляшет! Радуйте Богиню!» Кровь, говорят, рекой лилась…

— Понятно… — тяжело уронил нерегиль.

И надолго задумался.

В желтом пустом небе над стеной крепости плавал канюк. Снизу ветер доносил обрывки криков и блеяние — у самых ворот шел оживленный торг, слуги закупали провизию для аль-касра.

— Скажи мне, о Абу Салама, — вынырнул, наконец, из долгих мыслей самийа, — а не бывало у вас в последнее время такого, что колодцы ни с того ни с сего пересыхать стали, источник — то иссякнет, то опять забьет, оазис песком занесет так, словно и не было его никогда. Пустыня, словом, не наступает?..

Шейхи принялись настороженно переглядываться:

— Откуда ты знаешь, господин?..

— Да уж знаю… — мрачно пробормотал Тарик. — Так что там у вас происходит?

— Да все, что ты сказал, сейид, — развел руками Абу-аль-Хайджа. — И даже более того: когда пересохли колодцы в Северном Неджде, погибли целых два клана племени бану суаль — они пришли к водопою, а воды не было. Другие бану суаль добрались до колодцев племени тамим, но тамим — они из аднанитов, а бану суаль — из кахтанидов, между ними давняя вражда, еще с начала времен, и началась война. Тяжелая война, сейид, кровопролитная…

Самийа лишь молча кивнул.

— А наше племя, гафир, — подал голос седобородый тощий человек в полосатой длинной рубахе и — ото всех наособицу — огромном белом тюрбане, — потеряло несколько семей в прошлогоднем хамсине. Они пытались спастись в одном из оазисов близ Мариба, но их занесло песком вместе с источником и пальмами. А там был глубокий полноводный подземный канал, непонятно, что с ним произошло, почему он пересох…

Тарик задумчиво потер ладонью нос:

— Выходит, она переродилась…

— Переродилась?..

— Да это я о своем…

Нерегиль медленно встал, подошел к стволу ближайшей пальмы и уткнулся в него лбом. Шейхи переглянулись:

— Сейид?.. — окликнул самийа шейх гафири в большом тюрбане.

Нерегиль чуть развернул усталое лицо:

— Ну?

— А из Медины эти безумцы прогнали Манат!

Шейхи бедуинов оживленно закивали, поднимая вверх коричневые узловатые пальцы.

— Кого?!

— Манат, Владычицу судьбы, сестру аль-Лат…

— Так у нее еще и сестры есть?!..

— Да, сейид, владычица Манат в Медине и владычица Узза в Ятрибе, — закивал шейх гафири.

А Абу-аль-Хайджа пояснил:

— У Госпожи Уззы в Нахле была большая кааба, они ее тоже разорили. Могучие, могучие богини, Благословенный Али приносил им жертву только белых овец и очень хорошо о них говорил — мол, почитайте закон и предков, Манат их охранительница, почитайте жен своих и их луну, их стража — рогатая Узза! А они и эти хадисы отменили… Наши старики говорят, что богини гневаются, оттого и нестроения и нашествие песков! Что будешь делать, сейид?..

Крупный желтый песок даже не морщился под сильными порывами ветра. Зато бьющий по вершине цитадели воздух срывал сухие пальмовые листья и хлестал ими по обросшим мохнатым стволам, по толстым листьям агав, швырял в посвистывающую пустоту под стеной — и в спину маленькой фигурки, сжавшейся у подножия растрепанной под ветром, высокой пальмы.

Тарег сидел прямо на песке, уткнувшись головой в сложенные на коленях руки. Лежавшие на земле края фараджийи постепенно заносило пылью и мелким сором. Тигр Митамы то и дело вскидывал лапы, недовольно отбрасывая то прутик, то скукоженный пальмовый лист.

Вдоль ступеней лестницы неуверенно, то и дело поднимая лопатки и оглядываясь, ступал длинный черный кот. Поставив лапу на яркие сине-голубые изразцы, он замер. А потом раздумал вспрыгивать на ступеньку и обернулся. Белое пятно носа на морде зашевелилось — котяра принюхивался. И вдруг, быстро заперебирав ногами, побежал через редкий строй пальмовых стволов — прямо к сидящей фигурке.

— Мир всем! — садясь и закручивая хвост вокруг задних лап, мурлыкнул Имруулькайс.

— Пошел к шайтану, подлый предатель, — устало отозвался Тарег, не поднимая головы от сложенных рук.

Джинн вздохнул и залег на спину, в блаженстве задрав одну переднюю лапу — песок чудесно согревал ему спину.

Приоткрыв один зеленый глаз — по разрезу точь-в-точь как у Тарега — Имруулькайс все-таки заметил:

— Ну, будет тебе дуться, Полдореа.

Нерегиль мрачно молчал, не меняя позы.

— Болтун и пропойца, — осуждающе пробормотал Митама и подставил морду солнцу.

Кот, потянувшись, раскинул лапы — тоже грелся.

— Ну а что я-ааа?.. — кот зевнул и медленно, истомно опустил лапу на песок. — Я — джинн. Что с меня взять… Хочешь, новые стихи прочту, а, Полдореа?

И, не дожидаясь приглашения, начал декламировать, отмахивая ритм:

— О, если б вы родным пересказать могли б,Как на чужбине я, покинутый, погиб,Как тяжко я страдал и мучился вдалиОт дома своего и от родной земли!На родине легко я умирал бы, зная,Что неизбежно жизнь кончается земная,Что даже из царей не вечен ни один,И только смерть одна — всевластный властелин.Но страшно погибать от грозного недуга,Когда ни близких нет, ни преданного друга.О, если бы, друзья, мне раньше встретить вас!Тогда покинутым я не был бы сейчас…[8]

— Жулик! — презрительно отфыркнулся тигр. — Я это уже четыреста лет назад слышал. А то и пятьсот.

— Какие пятьсот! — обиделся Имруулькайс и перевернулся на живот. — Я кочевал с племенем гатафан четыреста семьдесят с небольшим лет назад! А ты говоришь — пятьсот! Кстати, в тот же год я написал прекрасные стихи о дожде…

— Имру, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста, — подал, наконец, голос Тарег.

— Прости, не буду мешать тебе умирать от отчаяния.

— Я не умираю от отчаяния, — нерегиль поднял голову. — Я просто не знаю, что делать.

— Ну, это поня-ааатно, — раззевавшись во всю пасть, сказал кот.

И снова завалился на спину.

Тарег смерил его злым взглядом: