Артём Лунин - Башня Близнецов 2 (СИ)

— Здорово, да, — согласилась та. — Но не спеши воображать себя обладательницей чего-то вроде призрачных волков Харинь. Идём, не отставай.

Вейтлинь ожидала, что её поведут в оружейный зал, но Лин свернула не туда и остановилась напротив дверей, украшенных силуэтами чудовищ.

Кукольники Башни сгрызли бы себе ногти от зависти. Здесь были твари крылатые и пресмыкающиеся, многоногие, человекоподобные… лапы, крылья и хвосты, растущие из предплечий кривые клинки, шипастые спины, рогатые головы…

Все чудовища были чудовищными.

Все чудовища были соразмерными и гармоничными, по-своему красивыми дикой красотой.

— Что-то мне не хочется туда входить, — пробормотала Вейтлинь. Если за дверью с изображённым оружием — оружие, то здесь…

— Открой и узри, — усмехнулась Лин.

— А с твоим — моим!.. — сомнительным чувством юмора…

— Но ты ведь всё равно войдёшь. С твоим — моим!.. — любопытством ломщика!..

Это да, признала Вейтлинь. Ручка двери представляла собой когтистую лапищу, как будто протянутую в рукопожатии. Она далеко не сразу осмелилась ответить на такой привет.

Кисть была чуть тёплой. Когтистые пальцы сжались… и отпустили.

— Надо же, признала, — досадливо пробормотала Лин. — Что ж, входи…

Вейтлинь потянула за лапу, отпустила её… застряла на пороге и была направлена бесцеремонным тычком.

Она замерла, ощущая смешанные эмоции, облегчение и разочарование.

Здесь не было великолепия зала оружия. Небольшое помещение, простая мозаика на полу, высокий потолок и голые стены. Вейтлинь поглядела на единственный предмет интерьера — рядом с дверью стоял небольшой столик, на котором в деревянной подставке, словно древний артный меч, лежит чешуйчатая лапа неведомого чудовища.

Нет, не лапа… перчатка. Ровная серая чешуя не нашита на кожаную основу — вырастает из неё. Крохотные чешуйки блестят на тонких длинных пальцах, и длинные изогнутые когти на них придают кисти нечеловеческое изящество.

Перчатка, будто целиком снятая с конечности какого-то чудовища, казалась живой.

— Что это? — спросила Вейт отчего-то шёпотом. Ответа не получила и осмелилась приблизиться, опасливо тронула.

Перчатка двинулась, реагируя на прикосновение, как живая рука. Вейтлинь аж подскочила от неожиданности и попятилась.

Когтистая перчатка обвисла печально. Вейтлинь поглядела на Лин, та улыбалась насмешливо. Помедлив, Вейт коснулась ещё раз, осмелев, погладила, прикосновение к тёплой гладкой чешуе было отчего-то приятно. Перчатка отозвалась на ласку, потянулась. Девушка засмеялась и сняла с подставки, надела.

— Так?..

Руку вдруг пронзила резкая боль — мгновенная, Вейтлинь даже испугаться не успела. Перчатка села, как вторая кожа, она пошевелила пальцами, полюбовалась когтями. Экзотично красивая соразмерная конечность, одновременно броня, оружие и украшение.

— Я поняла!.. — девушка погладила себя по руке и удивлённо ахнула — она ощущала чешую как собственную кожу. Стало как-то жутковато, и Вейтлинь попыталась стянуть перчатку.

Она не стягивалась.

— Что ты поняла? — промурлыкала Лин.

Край перчатки так плотно прилегал к руке, что казалось — чешуя и есть настоящая кожа. Не получилось даже просунуть палец между перчаткой и рукой. Девушка сопела и дёргала, пытаясь снять непонятную штуковину. Ничего не получалось. Вейт беспомощно поглядела на Лин, та улыбалась. Ну да, как же, дождёшься от такой подсказки.

Она шевельнула пальцами, сжала кулак — и когти стали прятаться в перчатку. В её пальцы…

— Бр-р-р!.. — Вейт содрогнулась.

— Не то слово, — Лин уже откровенно ухмылялась. Нет уж, я не доставлю тебе удовольствие просьбой о помощи, и разберусь сама!..

Вейтлинь ещё пару раз дёрнула перчатку. Так, я вызываю оружие — и отправляю его обратно в оружейный зал. Я надеваю перчатку… и так же избавляюсь от неё!..

Сосредоточившись на этой мысли, Вейтлинь попыталась опять. Снова ударила боль, словно она пыталась стащить собственную кожу, и девушка обнаружила себя сидящей на полу около перчатки.

— Вот так!.. — довольно глянула на близняшку, не желая показывать, как на самом деле испугалась.

Боль.

Привычная, не острая, но тянущая, надоедливая, словно осенний дождь-хиль. Можно потерпеть, скоро тот-кто-внутри уберёт её. Вот голод хуже. Волк уже кончился. И щука тоже. Слишком много лепки за один только день, слишком сильно ему досталось в бою. Чудовище требует словить-сожрать. Хоть кого-нибудь.

Какое-то время Хегор шёл по следу Джерфа — сам не понимал, зачем. Ну, догонит он оборотня, дальше что? Убеждать в своём соответствии самому себе, кричать, молить, убить…

Нет. Он лишь чудом удержался в этот раз. При следующем столкновении чудовище внутри него одолеет, и Хегор очнётся посреди растерзанных потрохов друга… Нет.

Он сверился с картой в своей памяти, соступил с волчьего следа и пошёл к логовищам Стаи.

Джерф брёл через лес. Он не знал, что делать. Торопясь сюда, представлял себе ужасное. Нашествие неведомых тварей, кровь на улицах, пустая деревня… или полная мертвецов… которые выходят встречать гостей.

Оборотень передёрнул плечами. Ему случалось о таком слышать — когда мёртвых жителей мёртвых деревень приходилось добивать и хоронить, ему случалось такое видеть — совсем недавно, Стая не всех новых рабов уводила, некоторых оставляла "окукливаться" там, где люди были убиты… Он ускорил шаг.

Сейчас из зарослей появятся зелёные огоньки глаз хищника, и Джерф легонько потреплет за уши верного Одинца. Волк заворчит, укоряя иногда-двуногого-иногда-четвероногого товарища за неосторожность. Мол, если бы люди узнали, кто он на самом деле, никакие знахарские искусства не спасли бы оборотня. Джерф посмеётся — да кто может его узнать, такие мудрецы в этих краях, где боятся двуликих, давным-давно перевелись (разве что старик?..)… Волк досадливо мотнёт головой, уклоняясь от ласки, брат силён и мудр, но порой ведёт себя как неразумный щенок!..

— А я и есть неразумный щенок, — тихо сказал Джерф призраку волка. — Набросился, слова не дав сказать, хотел убить безо всяких вопросов. А если он стал таким же, как я?.. Может сохранять разум, превращаясь?.. А теперь он мой враг, и убил тебя, и я должен отомстить, хотя сам кругом виноват…

Забредя в самую пущу по собственным следам, Джерф присмотрел подходящее для привала местечко. Сделал затёс на ели, наколол палец и кровью нарисовал на белой древесине стилизованный глаз, бормоча заклинание. Наломал еловых лап, бросил под дерево и улёгся. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Одолевали думы о непонятном создании. Кем стал Хегор? Селяне посчитали его змеелаком… они, конечно, те ещё специалисты.