Юлия Скуркис - Роковое наследие

— И что теперь? — спросил Тамерон, хоть в глубине души уже знал: ничего хорошего.

Тут Дарг, который все это время сдерживался, вскочил и вцепился в горло сыну.

— Щенок! Жалкий выродок! Полоумный Хотар отдал тебе книгу и завещал анагерий. Тебе! Никчемному идиоту! Как же я сразу не догадался, что он у тебя? Герея ведь неспроста, как привязанная, шла за тобой. Не тебя мы разыскивали, идиот, а ее! Тронут он был моей заботой…

Тамерон слабо отбивался и хрипел, когда Хазиса остановила Дарга.

— Кузен, я, конечно, умею работать с мертвыми, но с живыми проще, — сказала она. — Никто не виноват, что столько времени ты не замечал очевидного. Где спрятана книга? — обратилась она к полуживому племяннику.

Дарг нервно передернул плечами и отошел в дальний угол. Тамерон долго кашлял, ворочаясь на полу, затем еле слышно пробормотал:

— Сжег.

— Что ты сделал? — переспросила Хазиса, не поверив своим ушам.

— Я сжег проклятую книгу, как просил Хотар, — более отчетливо просипел Тамерон.

— Ни один здравомыслящий человек не совершил бы такого, — пробормотал потрясенный до глубины души Дарг Лебериус. — Только сын Катрионы.

— Не переживай, кузен, — усмехнулась Хазиса. — Выяснить правду не так уж сложно. Я все подготовила.

Старуха склонилась над Тамероном и влила ему в рот какой-то горький настой.

— Сейчас мы узнаем даже то, что ты сам о себе забыл, — проворковала она.

Тамерон догадался: Хазиса проделает с ним то, о чем предупреждал Хотар. Юношу охватил ужас, он хотел закричать, но оказалось, что язык онемел.

Крац, повинуясь кивку старухи, поднял менестреля и положил на стол. Тела Тамерон больше не чувствовал, да и сознание держалось на тонкой ниточке, готовой вот-вот порваться.

Хазиса начала бормотать заклинания, окуривая вонючим дымом. Проваливаясь в небытие, Тамерон расслышал, как отец сказал:

— Когда ты вытрясешь все, что он знает, я убью этого ублюдка! Больше у меня нет сыновей.

Балаган

По пыльной степной дороге двигались две повозки.

Анаис лежала на тюках с походным скарбом. Она долго следила за парящим вдоль горизонта орлом, затем вздохнула и прикрыла глаза.

Повозка тихо поскрипывала и мерно покачивалась, убаюкивая. Из ярко размалеванного фургончика, что ехал впереди, доносились звуки флейты. Илинкур наигрывал что-то монотонное, соответствовавшее душному солнечному дню. Хозяин балагана Грим и фардв по имени Фрад по обыкновению резались в карты. Судя по возгласам, первый выигрывал. Сиблак и Монтинор спали, что всех вполне устраивало, потому что в состоянии бодрствования эти юнцы затевали бесконечные споры и опасные магические эксперименты.

Анаис хотелось побыть одной, поэтому она покинула театральный фургон и перебралась в открытую повозку. Солнце почти достигло зенита, но жара девушку не беспокоила. Слабый суховей из оставшейся далеко позади пустыни Хариба не приносил прохлады, но хотя бы давал понять, что время не остановилось.

Анаис накрыла лицо тонким батистовым платком, который давно утратил первоначальный цвет, и расслабилась. Но только ей показалось, что тело и дух сливаются воедино с выжженной солнцем южной Регалатской степью, как громогласные ругательства вырвали сознание из состояния блаженства. Коротышка фардв забрался к ней в повозку и начал на чем свет стоит честить Грима. Видно, в очередной раз в пух и прах проигрался.

Анаис недовольно скривилась. Нельзя сказать, что она недолюбливала Фрада, просто тот решительно не понимал, что может помешать человеку, который ничем не занят и, вероятно, скучает. Поскольку он сам не выносил одиночества, то всячески заботился о других, исходя из собственного представления о благе. Фардвы — существа коллективные, ведь работа в шахтах требует взаимовыручки. Анаис приподняла платок и с тоской посмотрела на Фрада. Он поймал ее взгляд, тут же позабыл о проигрыше и оседлал любимого конька:

— Лапуля, ночь любви со мной — и настроение у тебя взлетит до небес!

Анаис закрыла лицо руками и тихо застонала. Буквально накануне ночью она вышвырнула его из своей постели, куда он контрабандно просочился.

— Фрад, скоро до поселения доберемся, дадим спектакль, и будет у тебя толпа поклонниц.

— Нет, лапуля, ты не понимаешь, я не о себе пекусь. Мне тебя, горемычную, утешить хочется. Ты не смотри, что я ростом мал. Я о-го-го!

— Фрад, оставь меня в покое, по-хорошему прошу, — сказала Анаис, приподнявшись на локте, что заставило фардва переместиться к борту повозки. Он, конечно, силищей обладал дай Лит каждому, киркой мог махать день-деньской без устали, но с Анаис связываться не рисковал. Меч она таскала не как украшение, к тому же исправно тренировалась и не раз припечатывала фардва плоской стороной клинка по спине или заду, когда он слишком ее доставал.

— Ты, Фрад, не обижайся, — смягчилась Анаис. — Я девушка серьезная и по мелочам не размениваюсь.

— Сдается мне, лапуля, что ты хочешь меня оскорбить. Среди собратьев, между прочим, я считался одним из самых высоких и красивых. Да такую «мелочь», как я, еще поискать!

Анаис не выдержала и расхохоталась. Долго сердиться на этого оптимистичного человечка было невозможно.

— Фрад, ты мужчина хоть куда. Красавец!

Она оглядела его почти квадратную фигуру с сильными, мускулистыми руками и коротенькими, крепкими ногами колесом.

— Так и я тебе о том же толкую! — взбодрился Фрад и, горделиво приосанившись, повернул голову, демонстрируя гордый профиль с солидным носом.

Шея у него скорее угадывалась, чем присутствовала. Единственное, что вызывало у Анаис умиление, это глаза: большие, светящиеся в темноте.

— Детка, не пожалеешь, — с придыханием произнес «красавец-мужчина», вновь подвигаясь поближе. — Стоит тебе хотя бы взглянуть…

— Фрад! — возвысила голос Анаис, призывая к благоразумию.

Она не сомневалась, что зрелище впечатляющее, поскольку однажды видела фардва-грудничка с мужской радостью, что взрослому подстать. Вообще это было излюбленной темой для пересудов у кумушек всех мастей и неизменной гордостью всего горнодобывающего народца.

Фрад тяжело вздохнул, признав очередное поражение. В это время к ним присоединился Илинкур. Анаис уже успела привыкнуть к его обезображенному шрамом лицу и старалась подолгу не задерживать на нем взгляд. Известно, что красота и уродство одинаково притягивают внимание, только их обладателям оно не всегда приятно. Как поняла Анаис, изуродованным было не только лицо, но и тело, которое Илинкур, конечно же, старался не демонстрировать. Но никто, в том числе и сам Илинкур, не знал, как он получил эти боевые увечья. «Память у меня отшибло, — пояснил он, — зато сноровку сохранил». Анаис была благодарна ему за тренировочные бои. Однако, несмотря на то, что Илинкур сам предложил их проводить, было видно, что флейта и перо ему гораздо милее меча.