Юлия Скуркис - Роковое наследие

— Так, так, — пробежав глазами текст, пробормотал тот. — Занятная история получается. Выходит, убитые сопровождали задержанного в соседнее княжество. Охраняли, стало быть. К тому же, опекали его столь тщательно, что запирали на замок при каждой возможности. Таким образом, показания… э-э, — городовой взглянул на въездные документы менестреля, — Тамерона Лебериуса совпадают с результатами нашего расследования и представленными бумагами.

— Во всяком случае, — сказал особый уполномоченный, — это доказывает, что задержанный никого не убивал, а значит, его можно отпустить.

— На мой взгляд, формальности должны быть соблюдены, — насупился городовой и обратился к писцу: — Опись вещей задержанного уже составлена?

— Да, господин городовой, — кивнул тот. — За исключением одного предмета.

— Что за предмет? — удивленно приподнял брови начальник.

— Слева от вас, в кисете, — указал писарь.

Городовой развязал кисет и вытряхнул на ладонь небольшой черный камушек с неровными краями.

— Что это? — обратился он к Тамерону.

— Анагерий, — устало произнес тот.

Особый уполномоченный побледнел, улыбнулся и включился в разговор:

— Это просто амулет.

— Амулеты обычно носят на шее, — с недоверием взглянув в его сторону, произнес городовой. Затем потер виски и поморщился от внезапно накатившей головной боли. — И что это за анагерий? Никогда не слышал о такой породе камня, — сказал он и положил амулет на стол.

— Камень как камень, — пожал плечами Крац. — Якобы помогает менестрелю не потерять голос, сами понимаете, голос — хлеб этой братии. Вот только амулеты они стараются не демонстрировать, поскольку слывут ребятами отважными.

Городовой принял приведенные доводы и предложил перейти к следующей части процедуры: выезду на место преступления.

— Лучше я в камере посижу, — заявил Тамерон, но был поднят под локти охранниками и буквально вынесен из комнаты.

Следом вышли особый уполномоченный и городовой.

Помещение, которое еще недавно было «Приютом беглеца», произвело на менестреля столь удручающее впечатление, что его стошнило. Трупы уже убрали, но побуревшие кровавые лужи и потеки на стенах остались. Особый уполномоченный сделал несколько пассов, чтобы проверить следы магии, но городовой остановил его, сказав, что подобную процедуру в его службе уже проделали и выяснили, что магии здесь нет ни крупинки.

Тамерон произнес слабым голосом:

— Господа, очень вас прошу, уведите меня отсюда, иначе я вывернусь наизнанку, да так и останусь в этом состоянии.

— Убийца из него действительно никакой, — с некоторым разочарованием сказал городовой, понимая, что загадочная бойня на улице Нэреитов войдет в историю как нераскрытое преступление. — Жаль, молодой человек, очень жаль, — вздохнул он, выходя на воздух.

— Чего-о-о? — вновь согнувшись пополам, поинтересовался Тамерон, отводя взгляд от перепачканных башмаков городового.

— Что вы ничего не видели.

— А мне не жаль, — отдышавшись, отмахнулся менестрель. — Я теперь долго не смогу спокойно спать по ночам, потому что меня будут преследовать кошмары.

— Лучше уж кошмары, чем тот, кто угробил десятерых мужчин, — философски заключил городовой.

Тамерон оперся о стену руками и, медленно повернув голову, с удивлением воззрился на стража порядка. Вышедший из дома особый уполномоченный перехватил его взгляд и не на шутку встревожился.

— Думаю, молодого человека можно отпустить под мое поручительство и опеку, — отведя городового в сторону, сказал он. — Если вашему ведомству для продолжения расследования необходима материальная помощь…

— Взятка должностному лицу? — возмутился городовой.

— Как вы могли такое подумать! — отмахнулся Крац. — Мои люди погибли на вверенной вашим заботам территории, и я заинтересован в том, чтобы виновный был пойман и наказан.

— Что ж, если рассматривать дело в таком аспекте… Но вам придется еще разок заглянуть в управление, подписать кое-какие бумаги и заодно забрать вещи вашего менестреля. Жаль, что вы не можете рассказать мне о секретной миссии этого молокососа, который при виде крови разве что в обморок не падает.

Особый уполномоченный изобразил сожаление.

Даже когда с формальностями было покончено, Тамерон не ощутил себя свободным человеком: наручники этому не способствовали. Оказавшись в карете, юноша хотел намекнуть на некоторую несправедливость в отношении его персоны, но был удостоен лишь мрачного взгляда, не сулящего ничего хорошего.

За пределы города они выбрались достаточно быстро, и вот тут-то прислужник «милых» родственников Тамерона показал себя во всей красе. Он встряхнул юношу за грудки так, что у того в голове зазвенело.

— Сопляк! — прошипел он. — Хотел нас подставить? Как ты посмел упомянуть об анагерии?

— Я не желаю участвовать в ваших грязных делишках! — попытался отбиться Тамерон, но тут же оказался придушен.

— А теперь отвечай, — брызжа слюной в лицо юноше, потребовал Крац, — кто был в таверне? Ты видел девушку?

Морщась, Тамерон процедил сквозь зубы:

— Понятия не имею, о чем вы говорите! Со мной ехали двое, откуда взялись десять трупов, я не знаю.

— Врешь! Нутром чую, — заявил Крац, отпуская Тамерона. — Не количество тебя удивило! Ничего, прибудем на место, Хазиса прочистит тебе мозги и выудит из них все, что ты видел и слышал.

Тамерон шмыгнул носом и отвернулся к окну. Ему стоило немалых усилий выбраться из тенет семьи, чтобы вдохнуть воздух свободы. И был он до того сладким и дурманящим, что менестрель наконец-то почувствовал себя счастливым. Временное отсутствие хлеба или крова его не смущали. Мир казался чудесным, лучи Лита невероятно яркими. Тамерон скитался за пределами Харанда, покоряя публику своими песнями. Он объездил весь Рипен и Регалат, заглянул в Ханут и снова вернулся в Рипен, где его принимали особенно хорошо. И вот, когда прошлое стало казаться не более чем дурным сном, оно вдруг незвано негаданно ворвалось в его жизнь.

В тот вечер Тамерон сидел в кабачке небольшого поселения, расположенного на самой границе княжества Шиун, и потягивал мятную настойку. На его плечо легла чья-то тяжелая рука.

— Нелегко было тебя разыскать.

Тамерон с замиранием сердца обернулся и встретился взглядом с Крацем.

— Мог бы себя не утруждать, — сказал юноша с деланным равнодушием.

— В отличие от тебя я не пренебрегаю своими обязанностями.

Крац присел рядом и, некоторое время побуравив Тамерона холодным, непроницаемым взглядом, сообщил: