Марина Дяченко - Преемник

Окна в коридоре были замурованы изнутри. Кое-где попадались развороченные ниши — вероятно, вскрытые тайники. В глубине одного из них сидел скелет, и остатки капюшона падали на костяной лоб. Луар отшатнулся, наткнувшись на взгляд пустых глазниц. Сторож? Пленник? Жертва Мора?

Следующая дверь была приоткрыта; Луару оставалось только поддеть её носком сапога и с усилием распахнуть.

Снова запах, и снова иной. Сырость и благовония; посреди комнаты огромный стол, и всё кругом завалено бумагами — осклизлыми, позеленевшими, смятыми, как палая листва. Никто не помнит уже, кем именно учинено разорение — то ли озверевшие горожане здесь хозяйничали, то ли сами служители ворошили свой же архив… Во всяком случае, бургомистр может спать спокойно — на этих гнилых клочках, что устилают здесь пол с гнилыми же остатками ковра, никто и никогда не прочитает имени его непутёвого тестя.

Факел предупреждающе затрещал. Времени оставалось всего ничего.

Осторожно ступая по мусору, Луар обошёл вокруг стола. Поднял факел повыше, осмотрел гладкие, без единой щели каменные стены.

— Мне нужно, — сказал он хрипло, обращаясь не то к столу, не то к собственной мечущейся тени. — Я его сын и имею право… Я единственный наследник.

Тишина. Ужасающий запах, чадящий факел и корка из мёртвых бумаг.

Кончиками пальцев он дотронулся до стены, осторожно провёл, будто почёсывая каменную тушу Башни. Поднял руку выше; провёл снова — наугад, без надежды.

Щелчок прозвучал, как удар хлыста. Луар отпрыгнул, поскользнувшись и еле удержавшись на ногах. Гладкая стена обнаружила одну щель, потом другую, потом желобок, потом квадратную дверцу, которая без скрипа качнулась в сторону.

Луар понял, что дрожит.

Подойти к тайнику оказалось ещё труднее, нежели шагнуть в пролом навстречу запаху и темноте. Но теперь у его страха не было свидетелей — и потому Луар позволил себе искусать до крови без того запёкшиеся губы.

Тайник был не тронут. Он пережил Мор, пережил крах ордена Лаш и, без сомнения, пережил бы ещё много лет и событий — если бы сын Фагирры не явился, дабы получить наследство Ордена.

Тайник был осмолён изнутри. Луар мысленно поблагодарил его устроителя за догадливость, потому что архив оказался не тронут ни плесенью, ни гнилью, ни водой; Луар воткнул факел в кольцо на двери, трясущимися руками вытащил содержимое тайника, сел на пол и уложил драгоценные бумаги себе на колени.

Светлое небо… Полные списки служителей Ордена, с кратеньким досье на каждого — Магистр, если только это был Магистр, отличался дотошностью и педантизмом. Возможно, часть этих сведений позволяла поддерживать в Ордене железную дисциплину… Сколько людей в городе и окрестностях отдали бы правую руку за возможность бросить всё это в огонь?

Обрывки каких-то донесений — вероятно, самых важных, если они удостоились хранения в архиве… Огромная толстая бумага с золотым уголком — «Перечень наиболее страшных преступлений против Священного Привидения Лаш»… Луар присвистнул — первым в списке значилось «незаконное присвоение магического дара, совершаемое особой, такового дара не имеющей…» Далее. Косой неразборчивый почерк: «…именно этот человек, приближённый к интересующему нас лицу, оказался чрезвычайно лёгок в управлении… Он трус и боится силы, он несчастен и тянется к мягкости… остичь желаемого… его имя — Эгерт Солль.» У Луара пересохло во рту. Он быстро глянул в конец листа — размашистая подпись, в которой легко угадывались буквы «Ф», «А», «Р»…

Могила под снегом. Ветер в голых ветвях. Донесение, или донос… Всё, что осталось ему от отца. От настоящего отца.

Но Эгерт Солль — трус?! Ах, да… То было время, когда действовало заклятье… Его отец… приёмный отец… как его называть?!. был заклят… Наказан за что-то, за убийство на дуэли…

Луар бессильно опустил руки; на колени ему легла неожиданная тяжесть. Книга? Книга среди архивных бумаг?

Он вытащил её из обшей пачки. Переплёт казался обгорелым — да, книга явно побывала в огне, и случилось это не двадцать лет назад, а, может быть, все сто… Сколько же лет этому хламу…

Он с трудом разлепил листы и открыл первую страницу. Огонь истребил половину её — но пощадил заглавие, нарисованное тщательно и замысловато.

«Завещание Первого Прорицателя».

Факел затрещал.

…Декан, декан, вы слышите?! Вы видите, декан Луаян? Дедушка, посмотри, ты же говорил, что ЭТОГО больше нет!..

Факел затрещал снова, предостерегая в последний раз: в темноте ты не найдёшь обратного пути…

Луар заметался.

Книгу — под рубашку, под ремень… Он выстрадал эту книгу, он не оставит её во вскрытом тайнике на потеху плесени… И архив он тоже заберёт с собой. Он должен успеть…

Скоро стало ясно, что весь архив на себе не унести. Там, у подножия Башни, дожидаются свидетели — подозрительный лейтенант, приставленный бургомистром в шпионы, хмурый каменщик и, кстати, безумный старик, и кто знает, где предел его безумию… Луар решил, что заберёт самое важное, остальное бросит.

Самым важным оказались списки служителей. «Перечень преступлений» — долой… Стопка донесений, старых и новых, безжалостно смятая, втиснулась в голенища — края торчали, пришлось выбросить половину…

Факел погас раньше, нежели он успел добраться до выхода — однако предусмотрительный лейтенант, не желавший связываться ни с бургомистром, ни с господином Эгертом, ни тем более с госпожой Торией Солль, установил в проломе свечу.

Спустя неделю я выследила его.

Он снимал комнату неподалёку от площади и наружу выходил редко — я ухитрилась увидеть его всего лишь два раза, хоть и провела в подворотне напротив несколько долгих дней.

В харчевне «Утолись» меня подкармливали за кое-какую грязную работу; наверное, не только в одежде моей, но и в глазах проявились бездомность и неуверенность, потому что однажды меня остановил красно-белый патруль и с пристрастием поинтересовался, уж не бродяжничаю ли я. К счастью, я сумела возмутиться столь живо и достоверно, что стражники, поколебавшись, оставили меня в покое. Забившись в какую-то щель, я долго переживала свой страх; с бродягами в городе не церемонились, здесь любой нищий имел более-менее жалкое пристанище — одна только я всё ещё сопротивлялась судьбе и не спешила наниматься в служанки.

Впрочем, время играло против меня; случай со стражниками заставил меня серьёзно задуматься о будущем. Оно, это будущее, представлялось в трёх радостных картинах: во-первых, я могла последовать завету Флобастера и найти работу в какой-нибудь харчевне; этот путь был, между прочим, не так уж плох, потому что прилежная служанка рано или поздно заработает себе новую сорочку, башмаки и платье с оборками, а тогда можно попытать счастья и устроиться горничной в приличный дом, а там выйти замуж за лакея — и жить себе до старости в сытости и довольстве. Во-вторых, дело шло к лету — а летом в деревнях страда, и везде требуются молодые здоровые руки, пусть неумелые, но зато голодные и потому согласные трудиться от зари до зари. А потом, осенью, в деревнях играют свадьбы — опять-таки, молодая работница, если она не косая и не хромая, имеет шанс получить в мужья жизнерадостного крестьянского парня…