Сергей Шведов - Соколиная охота

Коннетабль, доселе спокойно наблюдавший за ходом битвы с небольшого пригорка, пришел в ярость и поскакал навстречу графу Тьерри Вьенскому, возглавлявшему атаку нейстрийской кавалерии. По мнению благородного Виллельма, граф вел себя как последний растяпа. Вместо того чтобы атаковать правый фланг аквитанцев сжатым кулаком, он рассыпал кавалеристов по всему обширному полю, сделав их легкой добычей лучников и арбалетчиков, не говоря уже о том, что помешал фаланге коннетабля ударить в тыл аквитанцам. Увы, старому коннетаблю не удалось добраться до молодого графа. Прилетевшая невесть откуда стрела клюнула его в глаз, и благородный Виллельм умер раньше, чем успел сообразить, что его предали.

К сожалению, этого не понял и епископ Драгон, возглавлявший армию Карла. Он слишком понадеялся на Роберта Турского, который должен был поддержать наступление пехоты с фланга. Но граф Роберт почему-то медлил, что позволило кавалерии Пипина, уже практически смявшей фалангу коннетабля, развернуться и обрушиться всей своей мощью на растерявшихся нейстрийских пехотинцев. Дабы спасти положение, Драгон лично возглавил атаку конной королевской дружины, но и эта отчаянная попытка мало что изменила на поле битвы. Граф Орлеанский проявил неожиданную робость и отступил под довольно слабым напором аквитанцев, чем поставил епископа в безвыходное положение.

– Надо отходить! – крикнул Раймон Рюэрг Драгону, указывая окровавленным мечом в сторону Карла, оставшегося на холме в окружении небольшой свиты.

– Спасай короля, – отозвался Драгон, орудовавший секирой, как дровосек в густом лесу.

До епископа наконец дошло, что странное поведение нейстрийских сеньоров на поле битвы вызвано вовсе не врожденной глупостью, а совсем другими причинами. Более половины кавалеристов Карла бежали с поля битвы, даже не успев в нее ввязаться, а пехотинцам, брошенным на произвол судьбы, оставалось теперь лишь умирать во славу своего короля.

Под Драгоном убили лошадь, и он вынужден был сражаться пешим.

– Коня епископу! – крикнул какой-то франк, узнавший внука Карла Великого, но его крик утонул в реве наступающих аквитанцев.

Последнее, что увидел в своей жизни епископ Драгон, была секира пехотинца, взлетевшая над его головой.

Раймон Рюэрг каким-то чудом все-таки сумел пробиться к королю Карлу, атакованному уже со всех сторон. На какое-то время королевские дружинники даже смели с холма мечников графа Септиманского, а сам Бернард едва не попал под руку рассвирепевшего графа Лиможского, сотворившего чудо, достойное занесения в анналы. Почти плененный король Карл был вырван из рук аквитанцев и уведен с опасного места дружиной, поредевшей почти на две трети, что, безусловно, подпортило герцогу Пипину радость от одержанной победы.

Пехотинцы, оставшиеся без прикрытия кавалерии, большей частью были порублены, остальные сдались на милость победителя. Обезлюдевшая крепость Дакс, чьи защитники полегли в битве практически полностью, распахнула ворота перед ликующими победителями. Пипин Аквитанский не отказал себе в удовольствии первым въехать по опущенному мосту в твердыню, построенную когда-то его прадедом.

Здесь же, в крепости, Пипин принял сеньоров Нейстрии и Франкии, приехавших к нему с предложением о перемирии. Сам Карл, по слухам, бежал в Орлеан, а потому делегацию нейстрийцев возглавлял граф Адалард Парижский, прежде числившийся в самых преданных вассалах Карла, но ныне, похоже, окончательно утративший веру в своего короля.

Адалард торжественно вручил свой меч графу Бернарду Септиманскому, который столь же торжественно передал его Пипину Аквитанскому. Герцог поднял меч над головой, демонстрируя его сеньорам, собравшимся в главном зале донжона, а после вернул его графу Парижскому. Все формальности были соблюдены, факт сокрушительного поражения королевской армии признан, а потому Пипин благодушно махнул рукой, приглашая к столу и победивших аквитанцев, и побежденных нейстрийцев. Сеньоры Нейстрии были весьма польщены любезностью герцога Пипина, проявившего благородство, достойное его великого прадеда Карла.

– Да здравствует король Пипин! – выкрикнул граф Хорсон Тулузский и нашел отклик в сердцах не только аквитанцев, но и нейстрийцев.

Промолчал разве что Адалард Парижский, но именно от него и от епископа Эброина, верного сподвижника Драгона, павшего на поле битвы, во многом зависело главное. Быть Пипину королем Нейстрии или нет. Впрочем, пока жив Карл, трудно ожидать иной реакции и от того и от другого, тем более здесь, за столом, где собрались сеньоры, еще недавно с упоением рубившие друг друга мечами.

Важный разговор состоялся позднее, к нему были допущены очень немногие из тех, кто пировал за столом. Со стороны Нейстрии в переговорах участвовали графы Адалард Парижский, Эд Орлеанский, Роберт Турский и епископ Эброин, со стороны Аквитании – сам герцог Пипин, графы Хорсон Тулузский, Бернард Септиманский, капитан Адельрик де Кардона и хазарский посол бек Карочей.

Присутствие этого человека сильно удивило графа Адаларда и епископа Эброина, но протестов с их стороны не последовало. В конце концов, победители вправе были пригласить за стол переговоров кого угодно. Карочей с интересом присматривался к новым для него людям из окружения потерпевшего сокрушительное поражение короля Карла.

Графу Адаларду Парижскому было уже далеко за сорок, этот рослый голубоглазый франк, с заметным шрамом на правой щеке был верным сподвижником Людовика Благочестивого, не покинувшим своего императора в скорбный час, когда тот был отстранен от власти мятежными сыновьями. Видимо, именно поэтому Людовик и отдал под управление Адаларда графство Парижское, жемчужину своих обширных владений и сердце нынешнего Нейстрийского королевства. Правда, граф Адалард, бесспорно преданный Карлу, терпеть не мог его матушку Юдифь, и именно на этом сейчас пытался сыграть хитроумный Бернард Септиманский, которому Пипин перепоручил ведение переговоров. Епископ Эброин относился к Юдифи еще более холодно, чем граф Парижский, но, будучи старым другом Драгона, считал своим долгом поддержать его племянника в трудный час.

В отличие от представительного графа Адаларда, епископ Эброин был человеком сухим, желчным и невероятно язвительным. Короткие реплики, которыми он изредка прерывал медовую речь Бернарда Септиманского, порой заставляли улыбаться не только нейстрийцев, но и аквитанцев. Тем не менее и граф Адалард, и епископ Эброин отлично понимали, что Аквитания потеряна для Карла надолго, чтобы не сказать навсегда, и самым умным в нынешней ситуации будет признание этого скорбного обстоятельства самим Карлом.