Алекс Готт - Белый Дозор

— Хозмаг, — смущенно пояснил Михаил Петрович. — Я не люблю об этом вспоминать.

— Но ведь забыть не получается? — засмеялся-закаркал Невзор. — Тем более что за то ограбление посадили в острог совершенно невиновного человека.

— Вот как? А я и не знал!

— А если бы и знал, то что? Пришел бы с повинной? Не лги самому себе. Да и не переживай сильно. Я же отнюдь не голос твоей совести, которую, замечу, находясь внутри тебя, я не больно-то видел. Какая-то она у тебя получается бесцветная, совесть твоя. Сомневаюсь, что она вообще в тебе квартирует. Может, мне всё это привиделось? Похоже, что вы с ней довольно давно уже расстались. Ладно… Ты не серчай. Просто мне нравится показывать их место людишкам, которые сильно задирают нос, думая, что весь мир у них в кармане.

— Мы совсем ушли от темы былого, — вежливо заметил Глинкин, которому весь этот разговор был неприятен потому, что всё в нем было сущей правдой.

— Да, лучше о том, что было много веков назад, когда эпоха людей шла на смену нашей эпохе. Многие из нас так преуспели в магии, что решили сразиться с богами и вступили с ними в битву. И день начала той самой битвы был днем начала конца Атлантиды. Против нас сражались легионы Навьих демонов, а их сущность куда сильнее человеческой породы, пусть даже речь идет о тех, кто подчинил себе всеобщую магию, и в особенности магию черную. Демоны не имеют тела, всей этой тяжелой, неповоротливой плоти, в этом их великое преимущество. Хотя порой без плоти неловко, — усмехнулся Невзор, — уж я-то знаю. Легионы Нави смяли нас и почти полностью истребили. Из семи племен Атлантиды в живых остались лишь два племени: монголы и арии. Я тогда был человеком из плоти и крови, белым арием, и перешел на большую землю с тонущего острова вместе с остатками народа Атлантиды. С берега новой для нас земли мы видели, как под воду ушел наш прежний мир, и многие рыдали, но не все. Были и такие, кто радовался своему спасению, а особенно тому, что многое еще впереди. Я был именно среди этих и не унывал совершенно. Зачем сожалеть о прошлом, которое прошло? Лучше жить настоящим и приближать будущее, стараясь влиять на него.

— Согласен, — Глинкин немного помедлил, словно решаясь на что-то, и наконец спросил: — Раз вы говорите, что тогда, невесть сколько времени тому назад, были белым арием, то еще раньше вы тоже кем-то «были»? Кто же вы такой?

— Снова ты лезешь куда не следует, — без прежнего раздражения, скорее с грустью посетовал Невзор. — Я не смогу тебе ответить на этот вопрос, ибо ответ на него лежит за гранью людского разума. Ты, чего доброго, и впрямь свихнешься, а это не входит в мои планы, меня твое тело вполне устраивает. А если ты впадешь в безумие, то здесь, помимо меня, начнут шастать все, кому не лень: духи, бесы, демоны и прочая мелочь, соседства с которой я не выношу. Они примитивные и грубые создания, только для убийства и годные, любят селиться в умалишенных целыми колониями. Но, чтобы хоть немного избавить тебя от мучительного любопытства, скажу, что ты не первый человек, в мозг которого я попал таким способом. Тот арий из Атлантиды был великим магом и колдуном, я прожил в его теле тысячи лет, настолько мне подошло всё, что было в нем, смертном. И я жил бы в нем и по сию пору, если бы не Вышата, будь он проклят.

— Это значит, что и во мне ты проживешь не меньше?

— Посмотрим, — уклончиво пробормотал Невзор, — на этот раз у нас всё должно получиться, и Черный Дозор уже в пути.

— Дозор? Что это значит?

— Проклятье! Я думаю, а ты меня слышишь! — взбесился Невзор, и у Глинкина сильно закружилась голова, он чуть не рухнул на глазах у всех прямо посреди лаборатории. — И ничего, к сожалению, с этим не поделаешь, — продолжал Невзор, — приходится терпеть неудобства, связанные с существованием в качестве паразита внутри чужой плоти, раз своей давным-давно нету. Ладно уж, так и быть, расскажу тебе о том, что было тогда, слушай. Мы скитались до тех пор, покуда не вышли на большую равнину, разделенную узким, очень глубоким ущельем, собрали Великое Вече и разделились на два лагеря: одни сели по левую сторону от ущелья, а другие — по правую сторону. Мы должны были населить новый мир, дать всему названия… И те, кто сидел по левую руку, славили Чернобога Рогатого Велеса и Мару — Богиню, жену его. Славили тех, кто владычествует в смерти, тех, которые забрали в Навь так много мятежных братьев наших. И я был среди таких и был ими избран предводителем. Мы говорили, что жизнь произрастает лишь из смерти, и настаивали, что в новом мире должны быть войны, болезни, разруха и поэтому нужна частая смерть — ведь смерть — это всегда обновление! Я был там, среди тех, кто чтит Мару и по сей день, Гой-Ма! О! Что это было за величайшее сборище! Я помню, что мы тогда пели. «Я истово желаю твоей смерти» — вот что это была за песня. Я бы тебе напел, да нынче я не в голосе, хе-хе. Мы решали, каким будет мир, какой быть эпохе, которая закончилась только с падением Египта. И закончилась, замечу, совсем не так, как того хотели мы, оставшиеся на левой стороне. А те, кто собрался по правую сторону, кричали, что жизнь людская и так коротка, что счастья человеку отпущено мало, да он часто его и не ведает, истинного-то счастья. Поэтому они предлагали то, что называли «мирным миром», где смерть если и наступает, то лишь от естественной старости, где все людишки живут по сто двадцать лет и больше. Спорили мы тогда весьма громко, и до такой степени, что все охрипли, да так никто ни с кем ни в чем и не согласился. Тогда вышел от правой стороны Вышата, а от левой стороны я. И начали мы друг с другом словесами куражиться, да только Вышата меня перехитрил. В руках у него был посох, он оторвал со своего посоха росший на нем зеленый лист и бросил его в ущелье: но не жертву Богам принес он, а возмутил повелителей Смерти, бросив им каплю земной жизни, ибо не ущелье то было, но врата в Иное Царство, или в Навь — обитель Кощного Бога, а мне… — Невзор как будто немного замешкался, минуту-две он молчал, видно, переживая в памяти что-то непостижимое. — Мой посох ты держал в руках. Он из мертвого дерева. Такое вырастает только в ноябре, в темных лесных чащобах, и сама Мара, лик Ее, идол Ее, из того дерева только и режется. И стоит он на капищах для поклона Пекельной Богине и жертвы кровавой в Ее честь. Я к тому это сказал, что на моем посохе ничего не растет и никогда не росло, ибо мертвое дерево на дает побегов. И тогда, когда я понял, что, кроме меня самого, у меня ничего нет, я решил принести в жертву Черным Богам самого себя, отказавшись от никчемной жизни собственной плоти. Я прыгнул с обрыва и полетел было вниз, но меня вытолкнуло наружу, обдав раскаленным воздухом. То было пламя Велесовой кузни! И явилась тогда сама Мара — Черная Богиня и воспарила над нами, сидящими по левую сторону. И лик Ее был грозен и ужасен для тех, кто сидел напротив нас. Мара им казалась воплощением Погибели: глаза Ее тогда были навыкате от ярости. На теле Ее проступали знаки тлена, и оно смердело, как труп, а одежды Ее были мокры от крови и гноя. В правой руке у нее были Велесовы вилы, обращенные зубцами вниз, а в левой руке своей она держала чару из черепа человечьего, наполненного кипящей кровью из Смородины-реки. Ее окружали бесчисленные бесы и демоны, привидения и упыри, и стая черных собак бежала за ней, лакая кровь Ее и гной. Под ногами Ее кишели змеи и разлагавшиеся тельца новорожденных младенцев, а земля гудела, и вырывались из Навьих врат языки темно-багрового, пекельного пламени. Вот что видели сидевшие по правую сторону, и ужасались увиденному, и впадали в безумие от ужаса своего!