Гарри Тёртлдав - Пропавший легион

— Да, вы, намдалени, — жестокие люди, — сказал Виридовикс. — Разметать в клочья бедную солому, которая не сделала вам ничего плохого.

Гай Филипп добавил:

— Если вы хотите вызвать нас на такой учебный бой, то придумайте что-нибудь другое. А я уж лучше посижу на песочке и отдохну, благодарю покорно.

Похвала ветерана вызвала довольную улыбку на лице Сотэрика, который просто расцвел от гордости.

И намдалени, и римляне решили, что день прошел очень удачно. Но в действительности старший центурион не слишком поразился увиденным.

— Не очень-то они дисциплинированны, пойми меня правильно, — сказал он Скавру, когда после обеда с островитянами они вернулись к себе. — А вот поступь, мерная, в такт, дает им превосходство. Самое главное удержать их в самом начале атаки на твой строй.

— Ты так думаешь? — рассеянно спросил Марк. Он пропустил мимо ушей половину сказанного, чего обычно за ним не водилось. Должно быть, это было написано на его лице, потому что Виридовикс взглянул на него с неодобрением.

— Разговаривая с этим парнем о войне, ты теряешь время, — сказал он центуриону. — У него в голове нет ничего, кроме воспоминания о прекрасных голубых глазах. Это я точно тебе говорю. Она редкая красавица, римлянин, и я желаю тебе удачи.

— Хелвис? — спросил Марк, встревоженный тем, что его чувства так бросаются в глаза. И все же он попытался защитить себя. — Почему ты так думаешь? Ее не было сегодня за столом.

— Да, правда. И кого это огорчило? — Виридовикс попытался принять вид мудрого советчика и одновременно выразить на лице сожаление о бесполезности своих советов, но единственное, что он смог изобразить, была обычная ироническая ухмылка. — Ты на правильном пути, скажу я тебе.

Действуя слишком упорно и слишком торопливо, ты ничего не добьешься, только оттолкнешь ее. Но эти сладкие медовые сливы, подаренные ее сыну…

Ты настоящий хитрец! Если малыш полюбит тебя, то как же мать сможет сказать тебе «нет»? То, что ты переслал их через Сотэрика, только улучшит ее отношение к тебе. А это тоже не повредит.

— Не выдумывай ерунды! Если Хелвис не было за столом, то кому еще я мог дать сласти для мальчика, как не ее брату?

Однако цепляясь к мелочам, в глубине души он знал, что кельт был прав. Его неудержимо влекло к Хелвис, и это чувство осложнялось сознанием своей вины, хотя бы и случайной. И все-таки, когда он встретил ее несколько дней назад, она была спокойна и ни в чем его не винила. Сотэрик, разумеется, был бы слепым, если бы не заметил знаков внимания, которые Марк оказывал его сестре, но он ни разу не выразил неудовольствия по этому поводу, — многообещающий знак. А то, что его чувства, возможно (нет, наверняка), уже стали предметом сплетен среди солдат Видессоса, больно уязвило трибуна, который никому, кроме друзей, не раскрывался. Когда Гай Филипп вернулся к прерванному разговору, он вздохнул с облегчением.

— Надо усилить строй копейщиками и дать им хорошие длинные копья. Как только всадники подъедут ближе, твои расчудесные намдалени согреются по-настоящему. Лошади не настолько глупы, чтобы мчаться на острие.

Виридовикс с выражением посмотрел на центуриона.

— Ты — самый занудливый из всех людей, что я видел. Если ты не прекратишь болтать о каких-то жалких копьях, чтоб их взяла Эпона, мы утопим тебя в бочке с пивом.

— Когда-нибудь я утоплю тебя в бочонке с пивом, — сказал Гай Филипп, глядя ему прямо в глаза. — И тогда ты увидишь, хорошо ли я умею менять тему разговора.

Маврикиос готовился покончить с Каздом раз и навсегда, но западный противник Империи тоже не сидел сложа руки. Как обычно, орды диких кочевников передвигались по степи и через реку Егирд в северо-западную части страны — той, что когда-то была Макураном. Эту территорию Казд занял около ста пятидесяти лет назад. Каган Вулгхаш отнюдь не был дураком.

Вместо того чтобы дать поселенцам осесть и начать нормальную жизнь, что могло помешать Казду, он постоянно изматывал их рейдами, обещая кочевникам добычу, славные битвы и помощь армии Казда. Кочевники, более подвижные, чем их противники, просачивались через горы Васпуракана, спускались в плодородные долины и внезапно нападали на крестьян, грабили, насиловали, убивали. Конница, словно поток воды, просачивалась в любые щели обороны и умела отступать там, где все пути к отступлению были отрезаны. И, к сожалению, это происходило слишком часто…

Во главе их стоял Авшар.

Марк ругался, а Нефон Комнос уверял, что первые донесения о нем были ложью. Но очень скоро им пришлось убедиться в том, что это правда. Слишком много беженцев, прибывших в Видессос, имея с собой только то, что они смогли унести на плечах, рассказывали о том, что с ними произошло, и это уже не оставляло места для сомнений. Князь-колдун даже не пытался скрыть свое присутствие. Наоборот, он выставлял себя напоказ, чтобы запугать своих врагов. В белых одеждах он ехал на черном скакуне, который был в два раза больше обычных степных лошадей его солдат-кочевников. Меч его приносил гибель каждому, кто осмеливался сразиться с ним, а его большой лук посылал стрелы дальше, чем любой другой. Говорили, что тот, кого коснулись эти стрелы, умирал, даже если рана была совсем незначительна.

Говорили также, что ни одно копье, ни одна стрела не могут коснуться его тела и один только вид колдуна повергает в ужас любых храбрецов. Марк вполне верил этому. Он помнил заклинания, разрушенные его мечом.

Лето вступило в свои права. Вожди на западе вели боевые действия против Казда, не получая поддержки из столицы. Никто из римлян не мог понять, почему Маврикиос, человек дела, ничего не предпринимает. Когда Скавр заговорил об этом с Нэйлосом Зимискесом, тот ответил:

— Слишком скоро — хуже, чем слишком поздно. Шесть недель назад, даже три недели назад, я согласился бы с тобой. Но если все не уладится, то боюсь, не будет уже Империи и нечего будет спасать. Поверь мне, мой друг, все не так просто, как кажется.

Но когда Марк захотел узнать поближе о том, что происходит, Нэйлос ответил ему туманными заверениями, что все будет хорошо и уладится как надо. Римлянин понял одно: Нэйлос знает больше, чем собирается ему рассказать.

На следующий день Скавр сообразил: нужно поговорить с Фостисом Апокавкосом. Он даже хлопнул себя по лбу. По правде говоря, бывший крестьянин так основательно влился в ряды римлян, что трибун часто забывал о том, что он не был с легионерами в лесах Галлии. Новое «подданство» — служба в римском легионе — сделало его более разговорчивым, чем Зимискеса.

— Знаю ли я, почему мы еще не выступили в поход? А ты хочешь сказать, что не знаешь этого? — Апокавкос уставился на трибуна. Он пощипал подбородок, как будто хотел дернуть себя за бороду и усмехнулся сам над собой. — Все еще не могу привыкнуть к этому бритью. Ответ на твой вопрос очень прост: Маврикиос не уйдет из города, пока не убедится в том, что останется Императором, когда придет пора возвращаться домой.