Императорский ловец - Марина Суржевская
У берега раздалось еще несколько плюхов, значит, остальные тоже нашли озеро. Я перевернулся и поплыл, общения с «друзьями» мне пока достаточно. Проведя в воде столько времени, что кожа на пальцах стала напоминать сморщенную сливу, а нутро настойчиво требовать хоть какой-нибудь еды, я поплыл к берегу. Подтянулся, выбираясь на отвесный склон. На плоском камне сидела Одри, с ее мокрых волос капала вода, платье тоже было влажным. Значит, и она успела поплавать.
Молча подобрал свои штаны, скривился. Темная ткань покрылась бурой коркой от песка и грязи. Выругавшись, присел у воды, прополоскал штаны. Одри все это время молчала, я лишь чувствовал, как жжет спину ее напряженный взгляд. Я развесил штаны, взял рубашку.
— Лекс, — не выдержала златовласка. — Это все… правда?
— Что именно? — уточнил я, усмехнувшись. Правда… она так относительна. Нет истинной правды. Есть лишь событие, а вот правда ли это… Обернулся, прищурившись. Одри сглотнула и попыталась отвести взгляд от моего мокрого тела. — Смотря о чем ты спрашиваешь, детка. Если о том, убил ли я папашу Лиры, поджег ли ее дом и отымел ли ее, то — да. Все это правда.
Одри прижала ладони к губам. Я смотрел зло, ощущая, что горечи во рту становится больше. И огонь обжигает пальцы. Да, с контролем у меня проблемы. Кажется, большие.
— Я надеялась… я думала… Что…
— Что? — оборвал я. От злости натянул мокрые штаны, забыв об аркане просушки. — Что ты думала, златовласка? Что я твой разлюбезный жених Армон? Или принц на белом единороге? Что?
Она сжала зубы.
— При чем тут Армон?
При чем? При том, что я не убиваю его своим заклятием лишь по той простой причине, что прежде хочу увидеть желтоглазую морду своего напарника и сказать ему пару ласковых слов.
— Подожди… — Одри вскинула голову. Ее глаза расширились. — Ты что же… Лекс… ты что… ревнуешь? К Армону? Ты?
Я подобрал свой сапог, засунул левую ногу. Скривился и переобул на правую. Одри рассматривала меня широко раскрытыми глазами, и меня это… злило. Вот прямо наорать хотелось. Или гадость сказать. Чтобы не смотрела.
— Это все, что ты хотела узнать? — грубо бросил я, разобравшись с сапогами.
— Нет.
— Что-то еще? — недобро прищурился я.
— Знаешь, что самое плохое, Лекс? — как-то отчаянно сказала она. — Просто ужасное. Что я ведь все понимаю. О тебе. Все-все. Понимаю, какой ты. Понимаю, сколько в твоей душе темного, злого, порочного. Понимаю, что ты никогда не изменишься, и что самое лучшее — это держаться от тебя как можно дальше. Ты — средоточие всего того, что я ненавижу и презираю. И все это я прекрасно, просто отлично понимаю! Но… но все равно чувствую…
Сказанное дошло не сразу. Бездна с дохлыми орками. Демоны, Бездна, гниль и смрадная задница! Когда дело касается Одри, я как-то резко и катастрофически тупею. Склонил голову, всматриваясь в ее лицо. Это она сейчас о чем?
— Что чувствуешь?
Злость? Ненависть? Желание убить меня?
На ее щеки легли нежные мазки румянца, и Одри отвернулась. А у меня дыхание перехватило. Чтоб я сдох. Идиот тупоголовый.
Шагнул к ней, ощущая странный страх. Желание схватить ее и страх сделать это. Я же ошибаюсь, да? Она не могла иметь в виду то, что мне показалось?
— Что чувствуешь, Одри? — голос охрип. Все-таки зря я провел столько времени в холодной воде…
— Неважно…
Я задохнулся и схватил ее за плечи, разворачивая, не давая уйти или отвернуться.
— Что ты чувствуешь, Одри? Скажи.
— Это неважно! — выкрикнула она, уставившись мне в глаза. — Это ничего не меняет! Потому что ты — это ты, Лекс! Ты не изменишься, я знаю это…
— Скажи мне! — я сжал ей плечи, чувствуя, как кружится голова. Гнилье, никогда не ощущал такой дикой потребности услышать несколько слов. Мне казалось, что это все изменит… — Скажи мне, Одри!
— Я…
В ее глазах расширялся зрачок, затапливая серую радужку, скулы покраснели, и приоткрылись вечно искусанные губы. Кажется, на этот раз в их припухлости виноват я… И я смотрел ей в лицо, почти не дыша. Демоны… так, наверное, ощущают себя приговоренные, когда глашатай объявляет решение: казнить или помиловать. И вроде знаю, что будет — казнить. Но… надеюсь.
— Скажи…
— Я не могу, — она закрыла глаза, вздохнула и вырвалась из моих рук. — Не могу! Ты… ты даже не понимаешь, насколько все это ужасно! Ты… ничего не ценишь, все разрушаешь, чувства для тебя лишь игра!.. Я не могу так! — Одри сжала кулаки. — Ничего не выйдет, Лекс…
Злость взметнулась внутри и выжгла глупую надежду. Все-таки — казнить…
— Ничего не выйдет? Не помню, чтобы обещал тебе что-то, детка. Ну, разве что отличный секс, здесь я всегда к твоим услугам, обращайся.
Она сжала зубы, румянец пропал, скулы побелели.
— Я подумаю над твоим предложением, — с холодной любезностью выдала Одри. — Правда, не уверена, что стоит… Кажется, ты начал повторяться, Лекс. И сегодня я не… увидела ничего нового.
Я уставился в ее злые глаза, в которых сузился зрачок. Как кошка, право слово…
— Тебя потянуло на что-то новенькое? — изогнул бровь. — Уже?
— Может, не на что-то, а на кого-то? — усмехнулась она. — Ну, чтобы убедиться в том, что ты действительно неплох. Все познается в сравнении, знаешь ли…
Я сдержал желание свернуть ей шею. Или прямо здесь доказать, что никого лучше меня нет и быть не может. Одри смотрела с насмешкой, интересно, когда она этому научилась? И у кого?
— Ушам своим не верю, — протянул я. — И это говорит девушка, воспитанная монахинями Богини.
— Ах, эта устаревшая мораль, — она пренебрежительно махнула рукой. — Такая глупость. Никто уже не верит в это. Я молода, красива и пока свободна, так почему бы не познать все радости жизни до замужества? Ну и потом, — она снова любезно улыбнулась. — Я ведь иллюзион. Никто даже не узнает, как я выгляжу на самом деле. Очень удобно, правда? Я могу прикинуться кем угодно, герцогиней Ильен или известной актрисой Лоель Золотой Туфелькой. — Одри постучала пальчиком по губам. — В общем, у меня большие планы на жизнь.
— Похвально, — я снял с плеча ее локон, накрутил на палец. Одри чуть заметно вздрогнула от этого движения. — Только осторожнее, детка, — склонился к ее уху. Тонкое тело девушки напряглось вполне ощутимо, и снова внутри меня проснулся зверь, желающий владеть… — Очень осторожно. Потому
