Лорд Дансейни - Время и боги: рассказы

— Смотри, это все — моя пища, — сказал червь ангелу.

— «ßf) 5'акесйѵ кара Ѳіѵа 7ioA,v(pXoloßo Ѳа Хаааг^,»[2], - пробормотал ангел, ибо шли они по берегу моря. — И это ты тоже сможешь сожрать?

И червь побледнел от злобы так, что на него больно было смотреть, — ибо уже три тысячи лет он старался уничтожить эту строку, но ее мелодия все звучала у него в голове.

Беспесенная страна

Перевод Г. Шульги

Поэт попал в большую страну, где не было песен, и проникся тихой жалостью к народу, у которого нет даже простенькой песенки, промурлыкать себе под нос вечерком.

— Сложу-ка я им немножко песенок, чтоб им веселей бежалось по тропинкам и счастливее сиделось у очагов, — решил он наконец. И сложил несколько песенок, полных бесполезной прелести, какие в старых добрых странах поют девушки на холмах.

И когда люди этого народа сидели, усталые от дневных трудов, он пришел к ним и сказал:

— Я сложил для вас несколько песенок-безделок по мотивам причудливых древних легенд; они в чем-то сродни ветру в долинах моего детства. Теперь вам будет что петь вечерами, если вдруг станет грустно.

А они ответили:

— Если ты думаешь, что у нас есть время на такую чепуху, ты ничего не знаешь о развитии современной коммерции.

И возрыдал поэт: «Увы! На них лежит проклятье».

Самое последнее

Перевод Г. Шульги

По берегам Реки Времени ползал пожиратель отбросов. Вокруг простиралась счастливая земля цветов; фруктовые сады клонились под тяжестью яблок, высились огромные амбары, которые древние наполнили зерном, и солнце золотило четкие гребни далеких гор, обрамлявших равнину. Но пожиратель отбросов отворачивался от всего этого, припадая к земле и следя за рекой. И что бы река ни послала ему, бросался в воду и жадно хватал.

В те дни были, да и теперь остаются, на Реке Времени нечистые города, и от них плыли страшные бесформенные вещи без названия. Их появлению предшествовала вонь, и, едва учуяв вонь, пожиратель отбросов плюхался в грязную воду и застывал в ожидании. А когда открывал рот, эти вещи можно было разглядеть.

С верховьев реки иногда приносило и лепестки рододендрона, и даже розы; но пожирателя отбросов они не интересовали: увидев их, он рычал.

По берегу реки шел поэт — с высоко поднятой головой, со взором, устремленным ввысь; взору его, вероятно, открывались моря — и горы Судьбы, с которых текла река. А по пояс в этой дурно пахнущей реке стоял пожиратель отбросов.

— Смотри, — указал я поэту.

— Его смоет потоком времени, — ответил поэт.

— А города, что отравляют реку?

— Когда на горах Судьбы тают века, река страшно разливается.

Демагог и дама полусвета

Перевод Г. Шульги

У врат Рая случилось столкнуться демагогу и даме полусвета. Святой Петр смотрел на них с печалью.

— Зачем ты был демагогом? — спросил он первого.

— Потому что, — ответил демагог, — я придерживался тех принципов, исходя из которых мы стали тем, кто мы есть, и благодаря которым нам удалось внушить народу горячую любовь к нашей партии. Словом, я непоколебимо стоял на позициях утверждения нации и выражения ее интересов.

— А ты? — спросил Святой Петр даму полусвета.

— За деньги, — сказала дама полусвета.

И, подумав минуту, привратник Рая сказал:

— Что ж, входи, хоть ты и не заслужила.

А демагогу он ответил:

— Мы испытываем глубочайшее сожаление по поводу того, что ограниченность пространства, находящегося в нашем распоряжении, и прискорбное отсутствие интереса к проблемам, которые вы столь глубоко разрабатывали и столь компетентно разрешали в прошлом, вынуждают нас отказать вам в вашей просьбе.

И захлопнул золотые врата.

Огромный мак

Перевод Г. Шульги

Мне снилось, что я возвращаюсь к знакомым холмам, с которых в ясный день видны стены Илиона и ущелье Ронсеваля*. На вершинах тех холмов росли леса, и на полянах под лунным светом, когда никто не видел, танцевали эльфы.

Но вот я вернулся, и не было ни лесов, ни эльфов, ни Илиона с ущельем Ронсеваля вдалеке, лишь на ветру колыхался громадный мак и, качаясь, шелестел: «Не помни». Поэт, одетый пастухом, сидел, прислонясь к его стеблю, напоминавшему ствол дуба, и тихо наигрывал на дудочке старинную мелодию. Я спросил, куда делись эльфы и все остальное.

— Этот мак быстро разрастается и убивает богов и эльфов. Запахом своим он душит мир, корни его высасывают силу прекрасного, — ответил он.

Я спросил, зачем он сидит на этих холмах, наигрывая старинную мелодию.

— Потому что эта мелодия не нравится маку — иначе он стал бы разрастаться еще стремительнее. Если братство, к которому я принадлежу, перестанет играть на этих холмах, во всем мире люди собьются с пути, и конец их будет ужасен. Кажется, нам удалось спасти Агамемнона.

И он снова заиграл старинную мелодию, а ветер в снотворных лепестках мака шелестел свое «не помни, не помни».

Дикие розы

Перевод Л.Бурмистровой

Я знаю дорогу, где по обочине необычайно пышно цветет шиповник. Красота удивительная — скромные цветки поражают очень насыщенной розово-красной окраской. Двести поколений тому назад (я говорю о поколениях роз) здесь тянулась сельская улица; для цветов настало время упадка, розы изменили образ жизни и, перестав расти в диком виде, стали жаться к домам людей.

От всех воспоминаний об этом маленьком селении, о домишках, что некогда стояли здесь, о живших в них мужчинах и женщинах не осталось ничего, кроме дивного румянца роз.

Я надеюсь, что когда Лондон исчезнет с лица земли, и разоренные поля вновь вернутся сюда, подобно беженцам, возвращающимся после войны, они найдут здесь нечто прекрасное, что напомнит им обо всем, ведь мы все же любили этот суровый старый город.

Человек с золотой серьгой

Перевод Л.Бурмистровой

Возможно, мне это пригрезилось. По крайней мере, достоверно могу утверждать, что однажды я сбежал от городской сутолоки и отправился в гавань, где смотрел на скользкие позеленевшие причалы, уходящие в воду, на плавно текущую широкую серую реку и плывшие по ней ненужные предметы, которые крутило течением, думал о жителях дальних стран и неумолимом времени, восхищался величественными кораблями, только что прибывшими с моря.

Если не ошибаюсь, именно тогда я и увидел склонившегося над перилами и глядящего на корабли мужчину с золотым кольцом в ухе. Он был смуглолиц, как южанин, смоляные усы чуть припорошены солью, одет в темно-синий бушлат и высокие сапоги, какие носят моряки; взгляд его был устремлен дальше кораблей, казалось, он созерцает что-то в далеких просторах.