Анджей Сапковский - Кровь эльфов

– Так я и думал, – сказал он, поправляя лютню. – Стало быть, мне непременно придется куда-то идти с уважаемыми господами? Что делать? Пошли. Вы – впереди, я – сзади. В данном конкретном случае возраст должен уступить красоте почетное место в строю.

Дийкстра, шеф секретных служб короля Визимира Реданского, на шпиона не походил. Особенно далеко он отступал от стереотипа, в соответствии с которым шпион непременно должен быть невысоким, тощим, с крысоподобной мордочкой и маленькими проницательными глазками, зыркающими из-под черного капюшона. Дийкстра, как было известно Лютику, капюшонов никогда не носил и отдавал предпочтение одежде светлых тонов. В нем было почти семь футов росту, а весил он, вероятно, ненамного меньше тринадцати пудов. Когда он скрещивал руки на груди – а скрещивать их он любил, – это выглядело так, словно два кашалота пристроились на ките. Что касается черт лица, прически и цвета волос, то он походил на свежеотмытого борова. Лютик знал очень немногих людей, внешность которых была бы столь обманчива, как у Дийкстры. Потому что этот боровоподобный гигант, казавшийся вечно сонным, разбухшим кретином, обладал необычайно живым умом. И немалым авторитетом. Популярная при дворе короля Визимира поговорка гласила, что если Дийкстра утверждает, что на улице полдень, хотя там стоит непроглядная темень, значит, следует обеспокоиться судьбами солнца.

Однако сейчас Лютика волновало – и не без оснований – другое.

– Лютик, – сонно проговорил Дийкстра, скрещивая кашалотов на ките. – Ты дурья башка. Ты законченный идиот. Неужто тебе обязательно надо испоганить все, за что бы ты ни взялся? Хоть один-единственный раз в жизни ты можешь сделать что-нибудь нормально? Мне известно, что тебе около сорока, выглядишь ты на тридцать, думаешь, будто тебе немногим больше двадцати, а поступаешь так, якобы тебе всего лишь десять. Я это понимаю, поэтому-то, как правило, даю тебе точнейшие указания. Я говорю тебе, когда, как и что ты должен сделать. И у меня постоянно такое ощущение, словно я говорю в пустоту.

– А у меня, – ответил поэт, набравшись наглости, – постоянно такое ощущение, будто ты раскрываешь рот исключительно ради тренировки губ и языка. Давай переходи к конкретным вопросам, исключай из речи риторические построения и никчемное красноречие. В чем дело на сей раз?

Они сидели за большим дубовым столом, меж заставленных книгами и заваленных рулонами пергамента шкафов, на самом верхнем этаже ректората, в арендуемых помещениях, которые Дийкстра игриво именовал Кафедрой Новейшей Истории, а Лютик – Кафедрой Практического Шпионажа и Прикладной Диверсии. Было их, включая поэта, четверо: кроме Дийкстры в беседе участвовали еще две персоны. Одной из этих персон был, как обычно, Ори Ройвен, седой и вечно простуженный секретарь шефа реданских шпионов. Вторая была персоной не вполне обычной.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – холодно сказал Дийкстра. – Однако, поскольку тебе доставляет удовольствие прикидываться идиотом, я не стану портить тебе настроения и разъясню понятными словами. А может, пожелаешь воспользоваться такой возможностью ты, Филиппа?

Лютик кинул взгляд на молчавшую до того четвертую, не вполне обычную, персону. Филиппа Эйльхарт, видимо, прибыла в Оксенфурт недавно либо собиралась вскоре уехать, потому что была не в платье, не в привычном ярком макияже и без любимой бижутерии из черных агатов. На ней была короткая мужская курточка, брюки в обтяжку и высокие сапоги – одежда, которую поэт именовал «полевой». Темные волосы чародейки, обычно распущенные и пребывающие в художественном беспорядке, сейчас были зачесаны назад и перевязаны на затылке тесемкой.

– Жаль терять время, – сказала она, поднимая красивые брови. – Лютик прав. Пора отказаться от ложного красноречия и эффектной, но пустой болтовни. Стоящая перед нами проблема проста и банальна.

– О да, – усмехнулся Дийкстра. – Банальна. Опасный нильфгаардский агент, который уже мог бы банально сидеть в моей наилучшей третогорской тюрьме, банально сбежал, банально предупрежденный и спугнутый банальной дурью господ Лютика и Геральта. Мне доводилось видеть людей, отправляющихся на эшафот за значительно меньшие банальности. Почему ты не уведомил о подготовленной вами засаде, Лютик? Разве я не приказал информировать меня о всех намерениях ведьмака?

– Я ничего не знал о планах Геральта, – убежденно солгал Лютик. – Я же тебе говорил, что он отправился в Темерию и Содден на поиски Риенса. Я также сообщил тебе, когда он вернулся. Я был уверен, что он смирился с проигрышем. Риенс буквально растворился в воздухе, ведьмак не нашел ни малейших его следов, об этом, если помнишь, я тебе тоже говорил…

– Врал, – холодно сказал шпион. – Ведьмак нашел следы Риенса. В виде трупов. И тогда решил изменить тактику. Вместо того чтобы гоняться за Риенсом – подождать, пока тот найдет его сам. Нанялся на барки Компании Малатиуса и Грока в качестве сопровождающего. Сделал так, зная, что Компания широко объявит об этом, Риенс узнает и что-нибудь предпримет. И господин Риенс предпринял. Странный, неуловимый господин Риенс. Наглый, самоуверенный господин Риенс, которому не хочется даже пользоваться фальшивыми именами или переиначивать свое. Господин Риенс, от которого за версту несет дымом из нильфгаардского камина и смердит чародеем-ренегатом. Правда, Филиппа?

Чародейка не сказала ни «да», ни «нет». Она молчала, изучающе и проницательно глядя на Лютика. Поэт опустил глаза, неуверенно кашлянул. Он не любил таких взглядов.

Привлекательных женщин, в том числе и чародеек, Лютик делил на чрезвычайно приятных, просто приятных, неприятных и очень неприятных. Чрезвычайно приятные на предложение отправиться в постель отвечали радостным согласием, просто приятные – веселым смехом. Реакцию неприятных предсказать было затруднительно. К очень неприятным трубадур относил тех, в отношении которых уже одна мысль о соответствующем предложении вызывала дрожь и слабость в коленках.

Филиппа Эйльхарт, хоть и весьма привлекательная, была очень неприятной.

Кроме того, Филиппа Эйльхарт была важной персоной в Совете Чародеев и пользовалась полным доверием в качестве придворной магички короля Визимира. Магичкой она была очень способной. Молва гласила, что она была одной из немногих, владеющих искусством полиморфизма. Выглядела она лет на тридцать. В действительности же ей было никак не меньше трехсот.

Дийкстра, сплетя пальцы пухлых рук на животе, крутил мельницу большими пальцами. Филиппа по-прежнему молчала. Ори Ройвен кашлял, хлюпал носом, беспрерывно поправлял просторную тогу. Тога походила на профессорскую покроем, но выглядела так, словно Ори получил ее не от Сената, а откопал на свалке.