Ирина Сыромятникова - Житие мое. Трилогия

Координатор вздохнул:

— Делитесь ответственностью! Если цензоры перегружены, передавайте часть работы в наш отдел. У мисс Кевинахари в группе шесть специалистов, им будет полезно размяться.

— Спасибо, сэр! — Паровоз сделал себе пометку связаться с эмпаткой, цензор действительно зашивался.

И не только он — события недели с лихвой перекрывали сводку за целый месяц годичной давности.

— Теперь странности.

Координатор облокотился на стол, сложив руки домиком — этот жест означал у него крайнюю степень заинтересованности и внимания.

— Есть связь между Старцем и задержанным две недели назад Огненным Магом: и в том, и в другом случае фигурирует доверенный помощник со сходными внешними данными. Имена, стиль одежды — разные, концепции обеих групп сильно различаются, но двое белых из почитателей эмоционально описывают человека с пронзительным взглядом, от которого «странно пахло». Что характерно: в случае с Огненным этот помощник настаивал на жертвоприношениях чего — то более серьезного, чем свечки.

— Отлично! — эхом отозвался черный маг. — Похоже, мы приближаемся к сути.

Паровоз мрачно кивнул:

— Все эти «старцы» — защитный туман вокруг какой — то группы, настроенной более чем серьезно. Шестерки расходятся быстрее, чем они рассчитывали, и им приходится пускать в дело доверенных лиц.

Глаза черного мага подернулись задумчивой пеленой:

— Мы должны найти их, Конрад. Раньше, чем они будут готовы. Надо усилить работу в университете. Скажи там своим. Первогодки из провинции станут первой мишенью.

— Вы думаете о том же, о чем и я, — хмуро констатировал капитан.

Голос мистера Сатала сорвался на свистящий шепот:

— Искусники! Или кто — то подобный, просто называющий себя по — другому. Все в тему: идеи о том, что можно изменить природу человека, выделать из него какое — то иное существо. Стоит что — то съесть, выпить или сказать «да» в нужном месте и — вуаля! — ты чист душой и телом. Сначала придумывается какая — то угроза, потом требуются жертвы для ее устранения, и чем больше принесено жертв, тем сильнее адепты уверены в существовании угрозы, а в конце уже никто не помнит, ради чего все начиналось.

— И безответственная ворожба, — брякнул Паровоз о наболевшем.

— Естественно! — отмахнулся координатор. — Если они не могут считаться с ограничениями собственной природы, как они могут ограничить себя в применении иной стихии? Понятие ответственности к сумасшедшим неприменимо. Но мы достанем их, Конрад, я докажу, что это можно сделать!

— Вы собираетесь заявить о теологической угрозе? — практично уточнил капитан.

Черный маг с трудом вернулся к реальности:

— Нет. Тогда они просто начнут тем же составом, но в другом месте. И учтут допущенные в Редстоне ошибки. Оно нам надо?

Паровоз не ответил.

— Ты читал материалы редстонского дела Искусников? — полюбопытствовал координатор.

Капитан Бер кивнул:

— Я участвовал в составлении части этих материалов.

— Тогда ты знаешь, что инквизиторы не смогли достать старших посвященных. Их должно было быть пять — шесть человек, но после Нинтарка они затаились. Наша задача — выманить их из убежища.

Идея Паровозу нравилась, его смущало место действия.

— Вы хотите позволить им резвиться на свободе?

— Нет! — возмущенно замотал головой мистер Сатал. — Мы будем бить их, но делать это… неуклюже. Побеждать, демонстрируя свою беспомощность, словно бы случайно. Выглядеть смешно, так, как если бы все, что отделяло их от успеха — компетентность низового командного состава.

— И вы думаете, нормальный человек купится на такую чушь?

— А ты думаешь, нормальный человек может быть Искусником?

Паровоз пожал плечами:

— Ну, раз бить мы их все — таки будем, я — в деле!

— Ни секунды не сомневался! — усмехнулся мистер Сатал. — Кстати, можешь называть меня просто Дан, только не на людях.

Паровоза всегда умиляла церемонность черных, демонстрируемая в самое неподходящее время.

— А я — просто Конрад, — благодушно предложил он.

Глава 4

Много ли черному магу нужно для счастья? На самом деле много, но есть некий минимум, который делает жизнь сносной. Это лето можно было считать проведенным удачно.

Я чинно распрощался на перроне со своей семьей, три раза клятвенно пообещал Лючику приехать зимой к нему в школу и ободряюще похлопал Джо по плечу, дескать, присматривай тут. Заметно потяжелевший чемодан, с грехом пополам, затащили в поезд.

Обстоятельства богатого на события утра еще не утряслись в моей голове (в присутствии Лючика собраться с мыслями было просто нереально), поэтому мне приходилось действовать интуитивно. Большой чемодан я с нарочитой небрежностью сдал в багаж, с собой в купе взял только корзинку с едой — большую, открытую и практически ажурную, поддающуюся досмотру с любой стороны и даже на просвет. Любой, даже не наделенный магией человек мог сказать, что древнего артефакта у меня нет. Поезд лязгнул буферами и медленно поплыл сквозь начинающуюся морось — краухардское лето закончилось. Моя семья махала с перрона мне вслед.

Все — таки в наличии родственников есть плюс, особенно когда эти родственники обладают пониманием.

Я сел на диванчик, скрестив ноги, и погрузился в медитацию, не для того, чтобы ворожить (мне доктор запретил), а просто желая привести мысли в порядок. Не часто у меня возникает такая потребность.

Это лето было совершенно особенным, оно напугало, удивило, разозлило, восхитило меня. Никогда бы не подумал, что черный может испытывать такую разнообразную гамму чувств! Я умирал и спасался, мучился от беспомощности и торжествовал, был возмущен и заинтригован. А в итоге стал больше. Шире. Протяженнее. Ну или как — то так. Для мага очень важно видеть и воспринимать мир, а для черного мага — еще и очень сложно. Мы постоянно навязываем реальности свое представление о ней и не желаем принимать возражения, поэтому она вторгается в нашу жизнь только так — силой и без спроса.

В порыве чувств я обещал себе, что буду жить по — новому. Стану обращать на происходящее вокруг больше внимания, хотя бы для того, чтобы больше ни один враг не подошел ко мне со спины. Начну думать не только о себе… звучит почти как анекдот. И вообще, до окончания университета остается один год, практика не считается, а я из всех развлечений знаю только те, к которым меня приобщил Четвертушка. Обидно! Поймите правильно, мне в голову не приходило вкладывать в это обещание какой — то глубокий смысл, это было минутное помрачение, мгновение слабости, порожденное мыслями о моем белом семействе. Устремив, таким образом, мысли к духовному совершенству, я подвинул к себе корзинку и принялся выяснять, что из положенного туда мамой самое вкусное. Съесть все разом у меня в любом случае не получилось бы.