Через Великий лес - Катерина Камышина
* * *
Он вышел к броду в самый холодный день из всех. Всё небо обложили тяжёлые серые облака, и стылый ветер с воды дышал вполне по-осеннему. Река разлилась широко по долине, плоской и круглой, как миска. Гладкие светлые воды здесь морщились, пенились и бурлили. То здесь, то там из воды выглядывали большие влажно блестящие камни.
Лезть в воду совсем не хотелось, но Скай не стал оттягивать неизбежное. Он отыскал на берегу палку покрепче, чтобы проверять ею путь, уложил на плащ всё своё снаряжение, завязал в узел, пристроил на плечах. Затем подвернул повыше штаны, помянул Имлора и шагнул в воду.
Идти было нелегко. Окоченевшие ступни скользили по камням, брызги окатывали Ская, заставляя терять равновесие, и если бы не палка, он наверняка сверзился бы в реку. Но палка не подвела, и спустя некоторое время Скай выбрался на другой берег, озябший и ослабевший от напряжения.
Всё, сказал он себе, глядя на угрюмую реку и не менее угрюмую стену деревьев и стараясь выправить дыхание. Прощай, Великий лес. Я тебя пересёк, несмотря на всех твоих колдовских тварей. Теперь выйду к людям, на большую дорогу, а там уж не пропаду.
Чуть дальше к северу Скай увидел длинный пологий холм и пошёл туда. Судя по всему, когда-то очень давно это место расчистили от деревьев, но они, упрямые, прорастали то тут, то там. А ещё повсюду торчали, кренились или гнили, упав в траву, деревянные столбики. Скай побродил вокруг, разглядывая их с большим любопытством. Столбики были четырёхгранные, и на каждой стороне что-то вырезано — символы какие-то. В одних Скаю чудились знакомые вещи: серп, волчья голова, горы, молот, кувшин. Другие были совсем ни на что не похожи.
Кладбище, сказал про себя Скай. В Фир-энм-Хайте мёртвых принято было класть на костёр, но хронист рассказывал ему, что в других землях их хоронят в землю. И что в древних курганах к югу от Фир-энм-Хайта тоже лежат чужеземные мертвецы.
Раньше это казалось Скаю дикостью, но сейчас, в лесной тишине, он оглядел четырёхгранные столбики с почтением. Вон сколько жило в этих местах людей, и, стало быть, все они трудились на благо рода и оставили по себе добрую память, а родичи отдали им последнюю честь. Обычай у них другой, но ведь главное-то всё то же самое, что и у нас, верно? Страха он не чувствовал — наоборот, здесь его со всех сторон обступило спокойствие, как тепло в летний день. Это неупокоенные духи страшные, а на земле, где почитают память предков и призывают милость богов, — тут бояться нечего. Это чистая земля, даже если боги и чужие.
Скай набрал под ближними деревьями хворосту и развёл костёр, чтобы согреться и высушить одежду. В траве тут и там краснела кислая костяника и тянулся вверх лэйт-роморн — мертвоцвет, цветок колдунов. Скай с любопытством погладил пальцем тонкий и жёсткий стебель и бледные узкие лепестки. Они были на ощупь точно пчелиные соты. В мертвоцвете не было ни капли соку, и он не увядал и не сбрасывал лепестков — так и стоял, если не ломался под снегом или чьим-то сапогом. «Рождается мёртвым на земле мёртвых», — говорили про него старухи в Фир-энм-Хайте. Его сухие лепестки шелестели под ветром, и Скаю казалось, что это слабый шёпот, доносящийся из-под земли. Всю ночь он пролежал, слушая то трели сов, то неразборчивые беседы мёртвых.
* * *
Следующим утром Скай оставил кладбище за спиной и наконец-то вышел на дорогу. Дорога была широкая, старая, твёрдая как камень.
Скай сразу воспрянул духом. Эту дорогу он помнил по картам. Она вела от Эйнатар-Тавка на север, прямо к Элирдеру на равнинах, а уж оттуда можно попасть куда хочешь — хоть в горы к аррхаритам, хоть в северные крепости, хоть в портовый Н'ганнэн-Тор, из которого ходят через море корабли.
Скай вспомнил, как стремительно скользил палец по карте от Эйнатар-Тавка до Элирдера, и засмеялся. Ну если уж я Великий лес пересёк, теперь-то всё пойдёт как по писаному, с ликованием подумал он. Тут края обжитые, наверняка встретится подвода, которая меня подбросит. Ну во всяком случае, еды-то можно будет раздобыть… Как именно — это Скай себе представлял весьма смутно, но запретил себе об этом тревожиться. Он уселся на обочине и с удовольствием доел последние два ага.
Но время шло, а селение всё не показывалось. По левую руку к дороге подступал лес, а по правую сменяли друг друга луга и рощицы. Скай с нарастающей тоской высматривал где-нибудь дымок и уже пожалел, что не позаботился набрать побольше воды, и что съел последний аг — тоже.
И на пути ему никто не встретился, кроме старого коробейника, горбящегося под тяжестью своего товара. Он был устал и мрачен и по Скаю взглядом скользнул, точно по бродячей собачонке — равнодушно. И Скай так оробел, что ни слова не выдавил.
Небо бугрилось тучами, ветер загудел в ветвях, и наконец принялся накрапывать мелкий дождичек. Скай брёл, натянув на лоб капюшон плаща, и ему делалось всё унылее.
Удача ему всё же улыбнулась: как раз под первый раскат грома он заметил впереди у дороги почерневший домишко. Скай бросился туда со всех ног, а дождевые капли, крупные и тяжёлые, как градины, зашлёпали его по плечам.
Домишко оказался путевой хижиной. Их начали ставить во времена короля Торгдаэра вдоль дорог там, где не было поблизости гостиниц. Всякий, кто останавливался здесь, мог брать что хотел, но почитал своим долгом оставить взамен что не жалко, чаще всего — еду или мелкие деньги.
В темноте, наполовину на ощупь, наполовину в отсветах раздирающих небо молний Скай отыскал очаг, сложенные в углу дрова и немного коры для растопки. Разжёг огонь, и только тогда закрыл дверь. В хижине сразу стало уютнее. У одной стены была устроена лежанка (а точнее — ворох сыроватой колючей соломы на полу), напротив — грубо сделанный стол и несколько чурбанов, чтоб сидеть. Но Скай сейчас был и этому рад, а уж каравай чёрного хлеба на столе и вовсе показался ему подарком богов. Скай набросился на чёрствый хлеб с жадностью и, давясь до слёз, съел половину.
Ему сразу сделалось тепло и дремотно. Он поблагодарил за еду и кров, глядя на изображение Отонира, вырезанное над очагом, и от души пожалел, что взамен ему оставить нечего.
Ворох соломы показался ему божественно мягким, и он
