Башня мертвых - Пьяная вуаль
Я сделал то единственное, что был в силах сделать. Я поднял Черную сталь.
Долго-долго смотрю в небо. Оно кажется таким одиноким… таким… грустным.
Что-то приближается.
Это она.
Гигантский клинок прибивает ее легкое тряпичное тело в холодный каменный пол. Всюду расходятся трещины.
Я помню, как обнимал ее, как любил в том доме, оставшемся далеко позади, как мягки были ее губы, теперь окропленные кровью.
Ларгос спускается следом. Его крылья делают несколько взмахов прежде, чем латные сапоги касаются земли.
Мое сердце не отзывается. Оно отказывается говорить со мной. На мгновение оно остановилось, умерло, чтобы после возобновить тоскливый ритм. Я спокоен. Без тени сомнения на лице.
Ларгос вытаскивает из ее тела клинок, и оно содрогается. Теперь он идет ко мне. Его походка больше не так уверенна, как раньше. Но ведь и я истекаю кровью, не так ли?
Я подношу Черную сталь к губам. Я говорю с ней.
Ты моя навсегда, и не может быть у тебя других хозяев.
Когда ты здоров и сражаешься — это битва. Когда ты ранен и вынужден защищаться — это танец. Я ухожу от замедлившихся ударов Ларгоса, словно он навязчивая девушка в таверне, на которую мне плевать. Слева, теперь справа… мои ноги танцуют, а вслед за ними волочиться повисшая рука. В свете луны и звезд кружатся две фигуры. Вынуждены ли они были сражаться, или то была их собственная прихоть? Редкий лязг мечей. Редкие пары слов, брошенные в пылу боя. Сколько это продолжалось? Должно быть не один десяток минут. Он слабеет, слабею и я. Туда-сюда начали сноваться обитатели внутренних владений. Выряженные с иголочки они иногда останавливались, чтобы пустить колкости в наш адрес. Кто-то принимал ставки. Такое безразличие хуже одиночества.
Я оступился и Ларгос взмахнул клинком снизу вверх, распоров мне бедро, поцарапав живот, и разделил мою левую грудь надвое. Я не проронил ни слова, просто ткнул его в крошечную щель между нагрудником и латным ожерельем.
На его лице намек на боль, а на моем — на радость.
Отшатываюсь назад. Нужно отдышаться. Ларгос вырывает кусок доспеха и долго осматривает черную паутину, расползающуюся по шее. Узор переплетается с соседним, оставленным ему Вивай ниже. Чернота покрыла все его правое крыло. Оно вяло волочиться за ним по земле.
— Теперь ты… — я выплевываю немного крови, — не сбежишь от меня.
— Одна только твоя смерть меня полностью удовлетворит. — голос его уже томиться на том свете.
— Ты так этого жаждешь с самого начала… почему?
— На смертном одре я могу говорить откровенно. ТАК СЛУШАЙТЕ ЖЕ МЕНЯ ВСЕ. КАФИНИУМ ПОГРУЖАЕТСЯ В ХАОС, И В ЭТОМ ВИНОВАТА ТЫ, ТЕМНАЯ ТВАРЬ, ИМЕНУЮЩАЯ СЕБЯ СМЕРТЬЮ! Я… я — порядок. Я — последний, кто наводил здесь порядок. Прибирал за сбродом некомпетентных, носящих роль стражи. ВЫ НЕ СПОСОБНЫ ЗАЩИТИТЬ КАФИНИУМ. ВЫ СПОСОБНЫ ЛИШЬ УДОВЛЕТВОРЯТЬ СВОЕ НЕКЧЕМНОЕ ЭГО. И это еще у меня нет гордости… Если бы только здесь был ОН…
— Сказал, что хотел? — спросил я тяжело дыша.
— У меня еще хватит времени, чтобы убить тебя.
— Тогда вперед, Ларгос. Тот свет нас уже заждался.
Зажмурив почерневший глаз, Ларгос наставил на меня клинок. Сгорбившийся он походил на гаргулью. Молнией острие приблизилось ко мне. Собрав остаток сил, я принял удар на гарду и дернул ониксовый меч вниз. Лезвие прошибло мою грудную клетку, но не задело легкое. Однажды мой брат сказал — что настоящая мощь сокрыта в балансе. Не даром так долго балансируют меч. Не даром можно умереть от голода и от обжорства.
Я вскочил на кромку его меча и мог стоять так целую вечность. Я навел черную сталь на его улыбчивую физиономию. Он приготовил левую руку, чтобы принять в нее чужое оружие. Ситуация повторилась.
— Черная сталь — моя. — сказал я, скорчив подобие ухмылки.
Улыбка пропала с его лица. В тот же момент лопнул и глаз. Череп треснул, а Черная сталь все глубже погружалась внутрь. Кровь пролилась на доспех. Когда меч прошел сквозь шлем, Ларгос потерял равновесие и упал на спину.
Держась за свой клинок, я поднялся с трупа стража башни. Ноги подкашивались, кружилась голова. Вокруг послышались довольные возгласы.
Но меня они не волновали.
Я медленно поплелся к Вивай. Вот сейчас она вскочит, улыбнется мне и опять расплачется. От ее крепких объятий мне станет так тепло, что я поверю в то, что зима больше никогда не придет. Разве может падать снег рядом с такой солнечной девушкой? Да ни за что! Она яркая, она женственная, она орудует клинком в сотню раз лучше меня! Она молода, у нее красивое имя, она… она прекрасна! И я люблю ее. Как же приятно это осознавать — любовь к кому-то.
На ее лице застыл страх. Я опустил ее веки и теперь казалось, что она просто спит. Сейчас отдохнет немного, и мы пойдем дальше. А до тех пор я буду рядом.
Я прижимаю к себе ее окровавленное тело. Только одно из двух близких друг другу сердец бьется. Я слышу слова, отраженные в вечности, сохраненные в моей памяти. Слова, которые так похожи на те, что она говорила на крыльце в нашем маленьком раю.
— Я слышу шаги… но никто не идет.
— Я иду, Ви, иду. Ты же знаешь, просто я так тихо передвигаюсь… я у Альтера научился? Помнишь, он учил меня? Ну скажи, что ты помнишь…
— Тлеющие угли костра, шуршат колосья… горит закат, меркнет небо… шаги, но никто не идет…
Я отпускаю ее. Я оставил ее и теперь она очень одинока. Но даже ее одиночество никогда не сравниться с тем, какое испытываю я.
* * *
«Кафиниум — Башня мертвых. Здесь нет и никогда не было живых. Все, кто находится здесь уже давно мертвы. Хочешь, я расскажу тебе, как умер ты?»
Позади тянулся кровавый след. Я с трудом дополз до винтовой лестницы по другую сторону площадки с телескопами. Люмиль говорила со мной холодным мягким голосом.
«За прошедшее тысячелетие Кафиниум никогда не открывал своих врат для существ вашего мира».
Башня стоит на этом проклятом отшибе тридцать лет.
«О нет, Крау. Тридцать лет назад вы лишь обнаружили ее. У нас больше не было возможности поддерживать маскировочные системы, а потому нам пришлось… показаться. Но давай, пожалуй, вернемся к самому интересному. К
