Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения

— Да, — отозвалась Йева. Она тоже говорила тихо, будто боясь рассеять чувство предрассветного покоя. — При мне брали из одного бунтаря, которого вчера приволокли в тюрьму. Уильям, отец вчера вернулся из поездки на Север, в которую сорвался из-за мятежа. Он сказал, что через несколько недель, когда пойдут дожди, переведет тебя в верхние комнаты.

— Неужели? — удивился Уильям.

— Ты уже, наверное, решил, что останешься здесь до суда?

— Если честно, то да. Все-таки граф в последнее время перестал заходить ко мне. Я уж было решил, что он слишком занят.

— Занят, Уильям, — подтвердила Йева. — Но о тебе не забыли, не переживай. Тем более что скоро начнутся дожди, а осенью в этой комнате совсем промозгло и сыро.

— Понятно. Скорее бы уже суд. Чем дольше я здесь сижу, тем сильнее хочется, чтобы закончилось это… ожидание.

Йева вздрогнула. Она сидела совсем рядом с рыбаком, касаясь его плечами, и ее подрагивание не осталось незамеченным. Уилл внимательно поглядел на нее:

— Что такое, Йева?

— А что будет после суда… Куда ты пойдешь?

Пытаясь скрыть дрожь в голосе, она задала пустяковый вопрос, а сама отвела взор в другую сторону. С какой легкостью рассуждает этот бедняга о суде, на котором его должен лишить жизни тот, кто приютил и дал ему кров! Но Уильям-то об этом не знал.

— Не знаю… — мечтательно произнес он. — Наверное, вернусь в Брасо-Дэнто, постараюсь устроиться здесь помощником лекаря или писарем, сниму комнатушку и буду жить. Может, буду иногда встречать тебя, кто знает… Накоплю даренов, попытаюсь найти хорошего целителя для матушки, а дальше… Пока все слишком туманно с этим судом, я не понимаю до конца законов совета — они весьма мудрены.

Оба они сидели задумавшись. Но вскоре ход их мыслей переменился. В сумраке Уильям искоса поглядывал на дочь графа, любовался ее разметавшимися по плечам медными волосами, ее острым личиком. Если раньше ему приходилось отгонять подступающее желание, то в последнее время он невольно позволял себе задерживать на ней взгляд дольше положенного.

И все-таки она дочь графа…

Йева повернулась к нему. Заметив в уголке губ Уилла след крови, она потянулась и вытерла его. Потом поняла, что сделала, и отдернула руку, но Уильям уже взял ее ладонь в свою. Они оба замерли, слегка опьяненные. Он поцеловал ее пальчики, потер их, чувствуя, какие они тоненькие, хрупкие, как и она сама. Потом заключил ее в объятья, жадно припал губами к линии шеи, а затем к ее губам.

Йева шумно вздохнула.

Этот вздох подействовал на Уилла отрезвляюще. Понимая, кого он целует, кого так жарко к себе прижимает, будто обычную девку, он отпрянул.

— Ради всех богов, Йева, прошу тебя — выйди отсюда! Выйди, пока в моей дурной голове не умолк глас разума!

— Пусть умолкнет, — последовал тихий ответ.

— Но так нельзя! Твой же отец приютил меня. Как я могу спать с его дочерью!?

— Можешь… — Она улыбнулась.

Тогда Уилл кинулся к ней. Завязки ее платья долго не поддавались его дрожащим пальцам, пока наконец он не одержал победу в этой тяжелой схватке. Тело ее оказалось белым как снег, удивительно тоненьким. И он привлек ее к себе, горячо обнимая…

Когда небо начало сереть, приближая рассветный час, они уже лежали, прижавшись другу к другу, пытаясь уместиться на узкой деревянной кровати.

— Ну и как мне теперь в глаза твоему отцу смотреть?

— А чем думал отец, когда вместо вечно жалующегося Него отправил ухаживать за тобой свою молодую дочь?

Уильям увидел, что она улыбается.

— Думал наверняка, что гость окажется благородным, — печально заметил он.

— Ладно тебе. Сколько воды уже утекло?

— Много, — вздохнул Уильям и вспомнил: — Еще недавно я думал о свадьбе с невестой, а сейчас обнимаю и целую другую…

— Ты мне так о ней и не рассказал, Уилл.

— Разве граф ничего не говорил?

— Нет, — мотнула головой Йева. — Он тоже умеет хранить тайны. Кто же она? Когда мы ждали отца в Вардах, то расспрашивали многих: и твоего брата, и Большого Пуди, и других. Но ни слова не было о невесте. Все утверждали, что ты одинок…

— А никто про нее и не знал. Ее зовут Линайя или Лина. Мы в детстве вместе играли, когда я еще жил в Больших Вардах при храме. После пожара наша семья переехала в Вардцы, к родне. Тогда же ее отец, купец и хозяин таверны, запретил нам общаться.

— Почему?

— Не знаю. Меня считали чудаком из-за того, что я к старому служителю учиться бегал… Но, думаю, господин Осгод меня всегда недолюбливал. Поэтому и с Линой я долго не общался: ее либо уводили по наказу отца, либо меня выгоняли. Когда в один день Вериателюшка вдруг пропала, мы с Линой снова свиделись на бережке Белой Ниви. Три года мы просто тайно встречались, а когда ей стукнуло восемнадцать, то к ней потянулись толпами женихи.

— Почему? — удивилась Йева.

— В Офурте так принято. Если девушка не выбрала себе жениха до восемнадцати лет, то к ней через ее отца может попытаться посвататься любой. Мы тогда думали сбежать в Офуртгос, потому что знали: Осгод не даст одобрения на брак со мной. Но в ту зиму матушка очень сильно захворала… Она и раньше болела, но в этот раз ей стало особенно плохо. Малик не хотел заниматься ею и готовить отвар из сбора, который делала травница Удда, а на себя матушка махнула рукой и причитала, мол, помру и помру. Я не смог покинуть родной дом. Лина все понимала и ждала. Повезло нам, что отец ее соглашался, позволял выбирать женихов и все ждал и ждал… Я тогда подкопил даренов, да и Линайя тоже, хотя я ей запрещал. В общем, в день Аарда я узнал, что господин Осгод больше не желает ждать и заставляет ее выйти замуж за сына вождя. Вот Линайя и попросила меня в тот день взять наши дарены, бросить все и сбежать в Офуртгос…

— А ты?

— А я, а что я? Я, как дурак, сказал, что нельзя бегать и прятаться. Решил, что пора собраться с духом, пообещал после ярмарки прийти к ее отцу и все-таки попросить руки его дочери.

— Но в ночь накануне на деревню напали… — шепнула Йева.

— Да. Меня, раненого, как раз Лина и нашла, она в тот вечер была у тетушки в Вардцах. Она же и привела меня к знахарке Удде, и они вдвоем выходили меня.

— Повезло твоей невесте, что коннетабль не узнал ничего о ней.

— Повезло… После того как я этому гаду лицо разбил и меня к столбу кандалами приковали, я видел Лину в толпе. Ее за руку держал сын вождя. А сама она глядела на меня… и плакала. Но пусть лучше так, чем… чем с ней сталось бы то, что и с бабушкой Уддой. Пусть живет и будет счастлива. Вот так, Йева… Была невеста — и не стало… — подытожил Уильям.

Йева лежала подле него, не зная, как ответить. Не было у нее жениха, которого ей одобрил бы или не одобрил отец, поэтому она могла лишь предполагать, что для рыбака потеря невесты сродни трагедии, но не понимала его в полной мере. Вместе с тем ей было неясно, как он мог мечтать о счастливой жизни с Линой, когда сам скрывал от нее существование демоницы.

Прошло немного времени. Когда рассветные лучи скользнули через окно, заиграв полосами на каменном полу, Йева выскользнула из объятий. Пока она одевалась, Уильям любовался ее белым худеньким телом, пышными волосами, которые прятали ее прелести от его настойчивого взора. Он невольно пытался задержать тот миг, когда его радость от близости сменится тревогой.

Одевшись, Йева взяла кувшин с двумя кружками и вышла из узилища, просто прикрыв за собой дверь. Запирать ее перестали с начала лета, когда граф невзначай заметил: «Засов его уже не удержит, а вот обещание не сбегать — может».

Когда дочь графа ушла, смутная тревога Уильяма стала более явной. Он принялся отчаянно бродить из угла в угол, не находя себе места. Порой он вставал на свой качающийся стул и сквозь толстые прутья глядел на далекое золотистое поле, на котором сохли копны сена; порой выходил из узилища, замирал на пороге, чтобы вернуться внутрь. За день им не было прочитано ни одной страницы, а принесенная недавно книга так и оставалась лежать нетронутой на кровати. Уильяму казалось, что вот-вот он услышит стремительно приближающиеся шаги как всегда энергичного графа. Тот откроет дверь рывком, войдет и одним осуждающим взглядом добудет признание о посягательстве на честь его дочери. И Уильям упадет к его ногам в раскаянии, готовый принять все наказания, стерпеть побои и унижения, а после всего его вполне оправданно запрут в узилище до самого суда.