Песок Пустоты. Проклятие древней крови (СИ) - Яанг Р

— Мне надоел этот старый мистер Уолхэйк, от его тона у меня уши вянут! Я совершенно не могу ничего запомнить, из того, что он там бормочет себе под нос, — бунтовала маленькая Греттель, свисая с дивана головой вниз, мать все это время не отрывалась от газеты, она устала слушать жалобы своей дочери насчет ее личного учителя.

— Мистер Уолхэйк, просто замечательный наставник, он оказал нам большую честь, согласившись учить тебя. Умей быть благодарной, — сухо сказала она.

— Он просто старый зануда, — пробурчала та. Кровь, хлынувшая к ее голове от висения вверх ногами, сделала ее лицо невероятно красным.

Мать с суровым видом сложила газету пополам и наконец-таки посмотрела на Греттель.

— А ну сядь, как и положено леди! — когда она говорила таким голосом, то это означало, что ничего хорошего сейчас не жди. — Еще раз услышу нечто подобное от тебя о благороднейшем мистере Уолхэйке, будешь стоять в углу целый день.

— Уж лучше так, чем на его занятиях, — Греттель все же перевернулась, но скорее не от сердитых слов матери, а от того, что закружилась голова.

— Марш в свою комнату, живо!

Греттель вышла из гостиной, даже не взглянув на свою мать.

Странно, и от чего она вдруг вспомнила это сейчас. Девушка перевела свой взгляд на Варона, тот продолжал сидеть на кровати, в очередной раз, рассматривая маленькое кольцо с янтарным камнем. То самое, что он снял с руки своего прежнего хозяина.

— Хочешь знать, что это? — выдохнув спросил он, поворачивая к ней голову.

Греттель сначала хотела пошутить, что в украшениях она разбирается побольше него, но испугалась, вдруг Варон потом никогда не вернется к этой теме. Девушка утвердительно кивнула и присела рядом с ним.

— Это то, чем меня пытал Зуб, — произнеся эти слова, лицо юноши исказилось гневом, и…страхом? — Порошок, что находится в этом кольце, попадая на мою кровь заставлял меня испытывать сильную боль. Нет, это было… Я… — он вспомнил как просыпался на полу, тяжело дыша и изливаясь потом, вспомнил, как огнем горело все его тело. — Я думал, что могу умереть. Я не знал, сколько именно Зуб хранил у себя этого порошка, и также не знал, доверил ли он еще хоть кому-нибудь эту тайну. Когда мы с тобой убирались с острова, я все думал. Когда же? Когда тот, другой, откупорит склянку с моей кровью и убьет меня. Теперь, когда прошло столько дней, я засыпаю с более спокойными мыслями. Я не думаю постоянно о том, что могу умереть настолько мучительной смертью. Но все же, если есть такой шанс… — он вдруг с мольбой посмотрел на Греттель. — Будь рядом, чтобы прикончить меня. Если вдруг кто-то воспользуется этим порошком, я прошу. Убей.

— Варон… Ты чего такое говоришь? — она никак не ожидала, что правда кольца окажется настолько жестокой.

— Мучения, вызываемые этим порошком, хуже любых других в сотни раз. Уж поверь, я за свою жизнь испытал их сполна, — юноша, раскрыв камень, внимательно посмотрел на его содержимое, золотистая смесь, находящаяся там, чуть блестела в лучах дневного солнца. — Я хочу найти способ защититься от него. И лишь поэтому ищу Бранна, он должен помочь отыскать мне место, где находится создатель этого яда, — его красные глаза заблестели. — Эрдгар с таким наслаждением пытал меня, да, иногда он радовался словно ребенок.

— Так ты поэтому не мог от него уйти? Все из-за этого порошка? — Греттель с ужасом уставилась на янтарное кольцо.

— Было много причин, — Варон попытался отбросить от себя дурные мысли, его лицо вновь стало непроницаемым. — Ты до сих пор уверена, что хочешь остаться со мной? Место, куда я направляюсь пропитано кровью. Будет лучше, если ты…

— Нет, не будет, — голос девушки прозвучал так громко в этой большой комнате, юноша с удивлением посмотрел на нее, Греттель слегка покраснела, но в ее взгляде читалась решимость. — И прекрати задавать уже глупые вопросы. Я сама знаю, что мне делать.

Варон в ответ улыбнулся, все же, у него была очень красивая улыбка. Он устало откинулся на кровать, предварительно убрав кольцо в нагрудный карман.

— Теперь осталось дождаться посыльного, — протянул он, подперев под свою голову мягкую бархатную подушку.

— Может быть сыграем в кости? — вдруг сейчас ей повезет, и Варон, пребывая в хорошем расположении духа, все же согласится на пару игр? Конечно же, Греттель предпочла бы этому другое, более приятное занятие, но одна лишь мысль об этом тут же вгоняла ее в краску. Уж не собирается ли она приставать к шхуну? После того, как они покинули материк, юноша так и не предпринимал ни единой попытки как-то сблизиться с ней.

— Нет, — сухо ответил он, а потом, явно подражая ее манере говорить, добавил. — И прекрати задавать уже глупые вопросы.

У девушки чуть глаза на лоб не полезли.

— Ты что?! Ты вздумал передразнивать меня? — выхватив из-под него подушку, она кинула ее сверху, прямо юноше на лицо. — Я придушу тебя!!

Варон рассмеялся, даже не пытаясь ее как-то с себя спихнуть. И к удивлению Греттель, этот смех оказался самым приятным из всего, что она слышала за долгое время.

Глава 20. Свободный шхун. Варон и Греттель

В дверь постучали только через пару часов, как и предсказывал до этого трактирщик. Греттель уже успела задремать, укрывшись под легким одеялом, а Варон же, сидя на окне, наблюдал за немногочисленными прохожими.

Все эти люди, скорее всего, родились здесь, на материке, и пускай они и видят море каждый день, хоть кто-нибудь из них, задумывался когда-нибудь навсегда отсюда уплыть? В книгах пугают тем, что загоризонт полон морских чудовищ, там постоянно бушуют шторма, а прямо из воды высятся огромные скалы, которые некогда были каменными великанами. Все экспедиции тонут или пропадают без вести, как только входят в те неистовые шторма. Но разве из-за этого, нужно и вовсе прекратить пытаться?

Их материк, за всю свою многовековую историю, постоянно разрывается от внутренних войн: слабые хотят свергнуть сильных, сильные, в свою очередь, желают продолжать держать иных в страхе. Король, наравне с Высшим Советом магистериума, делает все, что ему вздумается. Феодалы постоянно пытаются расширить свои владения, что приводит к набегам и смертям среди обычных людей. Сейчас прошло более четырехсот лет с той кровавой войны между людьми и эльвратами, в тот раз держатели власти объединили свои силы, и, получившийся союз, сохранял мир долгие годы. Но не теперь…

Варона мало интересовала история, он что-то слышал от Зуба и его друзей, что-то читал в листовках, которые раздавали на улице. Единственное, что его беспокоило в этой ситуации, так это то, что свою популярность начинают набирать лагеря наемников. Как раз в одном из таких лагерей, Варон и провел свое детство. Его отдали туда собственные родители, когда поняли, что не смогут вырастить мальчика самостоятельно. Он не винил их, шхунам найти работу не так просто, а вырастить ребенка, когда у тебя самого нет средств к существованию и вовсе почти невозможно.

Варон хранил какие-то детские воспоминания о своем отце, он помнил его как строгого и весьма недружелюбного человека. Мать же постоянно болела и не вставала с постели, наверное, с самого рождения Варона, а может еще и до него. Могли ли они поступить тогда иначе? Попросить помощи в Цитадели? У других людей? Варон видел родителей в последний раз, когда ему было пять лет. Договорившись с начальником лагеря, Брустом, они посадили своего единственного сына в повозку, и больше уже никогда не видели.

Бруст заведовал относительно небольшим лагерем. По прошествии многих лет, Варон узнал, что таких по всему материку десятки если не сотни. Они занимаются тем, что выискивают сирот, выкупают ненужных детей у родителей-пьяниц, а потом, тренируют из них безупречных воинов.

Лагерь, в который попал Варон, имел двойственную репутацию. Бруст не желал воспитывать там бравых солдат, все свои силы он вкладывал в то, чтобы вырастить из детей будущих победителей арены. Он отбирал для обучения только мальчиков, тех, которые, как считал Бруст, могут вырасти физически сильными и выдерживать запредельные нагрузки. Потому он, помимо обычных детей, брал к себе в обучение и шхунов. Отчего-то Бруст полагал, что эльвраты обладают сверхчеловеческой силой. Ему было совершенно плевать на то, что шхуны могли разговаривать или сидеть с другими детьми за одним столом, ведь все его подопечные или круглые сироты или никому ненужные отбросы. Бруст никогда не уставал напоминать им об этом.