Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
Малта отвернулась. Быстро делалось холоднее, и она как могла втянула руки поглубже в рукава измызганного платья, подняла воротник и прикрыла ноги подолом. Вот теперь можно начать убеждать себя, что ей и вправду тепло. Здесь, на дне лодки, куда не так поддувает ветер, да и Кикки все-таки рядом.
Она прикрыла глаза и постепенно начала уплывать в полудрему.
— Че… там?
Это был голос сатрапа, но Малта решила не отзываться. Только очередной свары ей сейчас не хватало. Какие свары, когда совершенно нет сил?
— Че там? — напряженно повторил Касго.
Малта приоткрыла глаза и подняла голову. А через мгновение рывком села, резко качнув лодку. Что-то приближалось к ним из темноты, что-то большое! Малта напрягла зрение, силясь различить знакомый силуэт. Только живые корабли плавали вверх по течению реки Дождевых Чащоб. Все прочие суда неизбежно погибали, не выдерживая едкой воды.
Однако близившаяся тень сидела в воде ниже, чем полагалось бы живому кораблю, и несла над собой единственный квадратный парус. Освещали же судно лишь собственные, весьма неяркие ходовые огни, но Малте померещилось некое движение вдоль обоих бортов. Потом она заметила, как ходил вверх-вниз высокий, напрочь лишенный элегантности нос, отвечая качке корабля, пробивавшегося против течения.
Куда только подевалась застывшая тяжесть, сводившая мышцы? Малта поднялась во весь рост, продолжая вглядываться в потемки, уже узнавая подходивший корабль — и не желая верить собственным глазам. Потом она снова скорчилась рядом с Кикки. В конце концов, было уже вполне темно, а лодочка у них маленькая.
Может, и не заметят…
— Ну так… че? — с явным трудом выговорил сатрап.
— Тихо, — шикнула Малта. — Это калсидийская боевая галера!
Сердце у нее гулко колотилось. И что здесь, спрашивается, делать боевому калсидийскому кораблю? Что он потерял на опасной реке? Не иначе калсидийцы надумали кого-то ограбить. Или что-нибудь разузнать. С другой стороны, встретят ли они еще какое-нибудь судно? И что может сулить им эта галера? Спасение? Или жестокую гибель?
Пока она пыталась что-то сообразить, сатрап перешел к действиям.
— Спасите нас! Спасите! Сюда, сюда, мы здесь! — заорал он как можно громче, приподнимаясь на корточки на своей кормовой банке. Одной рукой он придерживался за борт, другой отчаянно размахивал.
— Они могут убить нас! — попыталась осадить его Малта.
— С чего ты взяла? Они мои союзники. Я нанял их, чтобы они помогли избавить Джамелию от пиратов. Смотри, да у них же наш флаг! Это точно кто-то из наших наемников, наверное, они гоняются за пиратами. Эй, сюда, сюда! Спасите!
— За пиратами? Гоняются по реке Дождевых Чащоб? — усомнилась Малта. — Сами они грабители хуже всяких пиратов!
Но на нее не обратили внимания. Даже Кикки нашла в себе силы подняться. Она вскарабкалась на банку и сидела на ней, пытаясь махать кораблю и жалобно крича что-то без слов.
Вопли высокопоставленных попутчиков не помешали Малте различить удивленный возглас впередсмотрящего. Очень скоро на носу галеры зажглось сразу несколько фонарей, так что голова свирепого чудища, венчавшая форштевень, словно бы ожила, отбрасывая странные тени в тумане. Вот рядом с ней возник силуэт человека, вот он вытянул руку, указывая вперед. Их заметили. Людей на носу стало больше, они возбужденно переговаривались. Корабль слегка повернул и пошел прямо на лодку.
Казалось, они никогда не сойдутся вплотную. Но потом с галеры бросили конец, и Малта поймала его. Лодку быстро подтянули к борту, и свет фонарей показался девушке ослепительным. Она только и могла бессмысленно держаться за канат, пока сатрапа, а потом и Кикки втаскивали на корабль. Когда настал ее черед и она оказалась на палубе, ноги напрочь отказались ее держать, и она осела на жесткие доски. Калсидийцы о чем-то пытались спрашивать ее, но она лишь мотала головой, а слова наружу не шли. Она отчасти понимала по-калсидийски — отец успел кое-чему научить, — но язык в буквальном смысле отсох и не годился ни для каких разговоров. Сатрапа и Кикки уже поили водой, и Кикки невнятно благодарила. Когда Малте протянули маленький бурдючок, весь остальной мир разом перестал существовать. Впрочем, бурдючок у нее очень скоро отобрали, зато сунули одеяло. Она накинула его на плечи и сидела под ним, беспомощно дрожа. К ней постепенно возвращалась способность соображать, и она начала раздумывать, что же будет с ними дальше.
Сатрап между тем поднялся и выпрямился во весь рост. Он прекрасно владел калсидийским, и это чувствовалось, несмотря на то что и его горло нынче мало годилось для ораторских подвигов. Малта тупо слушала, как этот напыщенный болван называл себя калсидийцам и прочувствованно благодарил за спасение. Она видела, что наемные моряки все шире расплывались в улыбках. Не требовалось слов, чтобы понять: они сочли, что напоролись на умалишенного. В конце концов Касго тоже понял это и изволил прогневаться. Ответом ему был дружный взрыв хохота.
И тогда слово взяла Кикки. Из-за слабости она говорила медленней, нежели сатрап. Малта понимала ее через слово, но тон никаких сомнений не оставлял. Пусть ее одежда свисала непотребными клочьями, лицо, искусанное комарами, безобразно распухло, а губы потрескались и кровоточили. Она поливала наемников, пуская в ход всю мощь и все изыски килсидийской речи, да притом изъяснялась, что называется, «высоким штилем», не снисходя до обычного разговорного языка. Малта быстро поняла, чего она добивалась. Ей было отлично известно, что ни одна правильная калсидийская женщина в жизни себе ничего подобного не позволила бы, разве только если она безоговорочно верила, что высокое положение ее спутника-мужчины надежно оградит ее от праведного гнева матросов.
Кикки говорила и говорила, указывая то на флаг Джамелии, трепыхавшийся над головами, то на сатрапа, и Малта видела, как презрение и насмешка на рожах матросов начали постепенно уступать место сомнению. Потом один из моряков подошел к ней и помог встать. При этом он очень старался прикасаться лишь к ее рукам, ибо иные прикосновения стали бы смертельным оскорблением в глазах мужа или отца. Малта поплотнее закуталась в одеяло и кое-как заковыляла следом за сатрапом и Кикки.
Все же, несмотря на крайнее изнурение, наследница торговцев Удачного присмотрелась к кораблю, на который попала, и он особого впечатления на нее не произвел. По бортам виднелись скамьи для гребцов, и их разделяла поднятая палуба. На носу и корме возвышались надстройки, предназначенные скорее для боя, нежели для отдыха и удобства.
Троих спасенных проводили на корму и пригласили в небольшую каюту. Потом калсидийские моряки вышли.
Глазам Малты потребовалось время, чтобы привыкнуть к теплому свету ламп, показавшемуся ей ослепительным. В каюте обнаружилась койка, застланная роскошными мехами, а озябшие босые ноги приятно согрел толстый, пышный ковер. В углу курилась жаровня, производившая не только дым, но и отчетливое тепло. От тепла кожу Малты закололи изнутри крохотные иголки.
Она увидела человека, сидевшего за столиком для карт. Он что-то чертил, делал пометки и не сразу оторвался от своего занятия, чтобы посмотреть на вошедших. Потом медленно поднял глаза. В это время сатрап смело — а может, делая глупость, — вышел вперед и уселся во второе кресло, стоявшее подле стола. Впрочем, когда он заговорил, его тон не был ни повелительным, ни просящим. Малта сумела разобрать слово «вино». Кикки опустилась на ковер у ног своего повелителя. Малта осталась стоять возле двери.
Она следила за происходившим, словно это был спектакль, разыгрываемый на сцене. Она понимала, что теперь ее участь полностью зависит от воли сатрапа; стоило подумать об этом — и в животе делалось нехорошо. У нее не было никаких оснований доверять чести или мудрости этого человека, но обстоятельства не оставляли ей выбора. Она даже по-калсидийски говорила недостаточно хорошо, чтобы хоть словесно постоять за себя. И потом, вздумай она отрекаться от Касго и его власти, она тем самым отказалась бы и от всякой защиты, которую он, возможно, смог бы ей обеспечить.
Поэтому ей оставалось только молча стоять, дрожа от холода и усталости, и наблюдать, как посторонние люди решают ее судьбу.
Вот появился корабельный юнга и поставил перед капитаном вино и целый поднос сладкого сухого печенья. Малта внимательно смотрела, как капитан налил вина себе и сатрапу, как они чокнулись и выпили. Потом они начали говорить. Вернее, говорил в основном Касго, то и дело прихлебывая из бокала. Вот еще кто-то поставил перед ним дымящуюся миску с какой-то едой. Сатрап принялся утолять голод, время от времени протягивая Кикки то печенье, то кусочек хлеба, словно она была собачонкой, выпрашивающей лакомство у хозяйского стола. Молодая женщина принимала подачки и ела медленно и деликатно, ничем не показывая, что на самом деле страшно изголодалась. Малта присмотрелась и заметила, что, даже несмотря на свое состояние, Кикки пыталась по возможности следить за разговором мужчин, и в ее душе в самый первый раз шевельнулось нечто похожее на восхищение. Кикки определенно не была такой хрупкой и безмозглой куколкой, какой, выглядела. Да, за несколько минувших дней она достаточно натерпелась, да, вместо глаз у нее на лице остались опухшие воспаленные щелочки. Но в этих щелочках временами вспыхивал хитрый и проницательный огонек.
