Вениамин Шехтман - Инклюз

Дальнейшее по большей части зависело от Пырра.

Обернувшись кабаргой, он сбежал по пологой стороне утеса и появился в считанных метрах от дремлющего короткомордого. Сон медведя был чуток, он потянул носом, распахнул глаза и с ловкостью, недоступной обычному медведю, мгновенно перешел от сна к бегу.

Будучи настороже, Пырр все равно упустил момент начала медвежьей атаки, и только фора в расстоянии спасла его и позволила разогнаться настолько, что медведь не мог сократить дистанцию в один-два прыжка. Они понеслись вскачь по дуге, огибая утес. Пырр скакал чуть выше по осыпающемуся склону, где его острые копытца намного превосходили медвежьи лапы по способности цепляться на бегу за крохотные выступы и ложбинки, не скользя по живым камням, а, вбиваясь в скалу под ними.

Но смотреть на них нам было некогда. Втроем мы подбежали к камню; Иктяк перевесилась вниз, чтобы подать сигнал, когда придет время действовать, а мы с Браа покрепче уперлись ногами в утес, а плечами в камень.

Скок-скок, Пырр несся уже не по склону, ставшему слишком крутым даже для него, а прямо по заваленной осколками скал земле у подножья утеса. Вряд ли кто-то позавидовал бы сейчас ему, из последних сил держащему дистанцию между собой и громадным зверем, легко перемахивающим на длинных косматых лапах через каменюки, которые Пырр вынужден оббегать.

— Ий-йии! — взвизгнула Иктяк отчаянно, замахав рукой. Я подумал было, что она потеряла равновесие и падает, но это был просто сигнал. Мы же не могли с ней договориться, что именно она будет кричать и делать.

К счастью Браа все понял правильно, и, пока я потерял секунду на то, чтобы взглянуть на Иктяк, он уже успел навалиться на камень и тот, зашуршав истираемым в пыль щебнем, покачнулся. Торопясь помочь, я так нажал на холодный базальтовый бок, что чуть не порвал мышцы на спине и плечах. Почти! Камень дрогнул и пополз, но попал в какую-то ямку и замер. Куда быстрее, чем все это проговаривается, мы, застонав от натуги, всем своим весом и всей силой нажали на камень. С треском и грохотом он повалился на бок, большая его часть перевесилась за край утеса и мы, едва успели отскочить, как камень, последний раз ударив по скале у наших ног и выбив из нее сноп мелких осколков, поворачиваясь в воздухе, полетел вниз.

Трудно вообразить, какая ловкость, какой глазомер и реакция понадобились Пырру, чтобы задержать своими прыжками и поворотами медведя прямо под тем местом, куда грянется камень, на те секунды, что понадобились нам, чтобы обеспечить это падение.

Когда мы с Браа присоединились к пялящейся вниз Иктяк, там, у подножья оседали каменная пыль и снег, поднятые в воздух ударившимся о землю "лингамом". Хочется надеяться, что не только о землю.

Интересно, неужели кто-нибудь сумел бы осуществить то же, что и мы, с большей меткостью? Да, когда пыль осела, стало ясно, что медведь не убит камнем. Очевидно, камень упал рядом, и зверя только оглушило, отколовшимися кусками базальта, и, что гораздо лучше, придавило ему правые лапы куском скалы, развернувшимся и осевшим при попадании в него нашего камня. Так или иначе, зверь был недвижим. Пырр, на всякий случай, мчался обратно к нам, а мы с Браа, вооружившись, спускались с утеса.

Утратив звериный облик прямо на бегу, запыхавшийся Пырр, растянулся на скальном склоне и, полуприкрыв глаза, стал слизывать с камня порошу. Иктяк накинула на него шкуру и пошла вслед за нами; вероятно, ей было любопытно, как мы будем расправляться со зверем, продержавшим нас два дня в голоде и холоде, теперь, когда он беззащитен.

Именно так (расправиться с ним) мы и намерены были поступить. Браа, стоя в удалении, метнул в голову медведю тяжелый камень. К сожалению, он попал не в лоб или переносицу, а выше. Камень рассек кожу с внутренней стороны уха, там, где она нежная и богатая сосудами. Брызнувшая кровь и острая боль привели короткомордого в чувство. Он заревел так, что мне захотелось окорачь умчаться обратно на утес, и там сидеть, никогда-преникогда не спускаясь. Такое же чувство вызвал этот рев и у Браа. Мы, не сговариваясь, крикнули в ответ и побежали к медведю, выставив копья перед собой. С разгона, атакуя одновременно, мы сможем глубоко всадить их в его тело, а он, еще не полностью отошедший после контузии и удерживаемый скалой, вряд ли сможет эффективно обороняться свободной правой лапой.

Тут мое чувство времени оказалось слишком неуклюжим, чтобы определить что произошло раньше, а что позже, и как долго продолжались события. Слишком быстро, слишком много всего сразу.

Наконечник моего копья пропорол толстую кожу и, окрасившись красным, продирался глубже, пока не встретил на пути кость. Медведь рванулся, выпростал левую лапу и наотмашь ударил ей. Браа пнул меня в бедро, уводя из-под удара, а сам выдернул свое копье, ранившее медведя в бок, и вогнал его зверю в шею. Медведь мотнул головой, схватил зубами за древко чуть позади царапнувшего его наконечника, и перекусил закаленную на огне палку толщиной с женское запястье. Он поднялся, бесновался, заливая все вокруг своей слюной и кровью. Откинув тыльной стороной лапы Браа, медведь сосредоточил все усилия на освобождении задней лапы. Браа обернулся лаской и проскользнул мимо медведя, заходя ему в тыл. Я имел глупость обернуться обычным медведем и ударить короткомордого. Мои когти разорвали ему шкуру, доконав поврежденное Браа ухо, снесли лоскут кожи с черепа, но все это только разозлило его и придало сил. Один рывок — и короткомордый полностью на свободе.

Распахнув пасть и предъявив желтые расходящиеся книзу, как у тигра, клыки, в качестве несомненного доказательства своей скорой победы, короткомордый прыгнул на меня. Все, что я успел — это свернуться меховым шаром и подкатиться под него так, чтобы сразу не попасть под зубы и когти. Где-то надо мной с той стороны огромной туши послышался утробный рык, переходящий в визг. Это Браа, обернувшись росомахой, и, вскочив на спину короткомордому, терзал его шею в надежде добраться до позвоночника или крупных сосудов. Визг сменился мясистым шлепком: судя по всему, медведь сбросил росомаху, и она всем телом приложилась о камни. Пока все это происходило, я искал возможность вцепиться в брюхо короткомордого зубами и когтями, но он так плотно навалился на меня, что я чувствовал себя связанным и засунутым в душный мешок. "Где же Пырр?" — подумал я, но сразу же понял, что, несмотря на такую плотность событий, вряд ли прошло больше нескольких секунд, и он при всем желании не успел бы сюда добраться.

Понятия не имею, что сделала Иктяк. Думаю, попросту бросила в медведя камнем или моим копьем — оно ведь отлетело куда-то прочь, я и не заметил когда. Неважно. Главное, когда раздался ее визг, короткомордый приподнялся на задние лапы, дав мне немного простора. Я тут же вонзил когти передних лап ему под диафрагму, задними же уперся куда-то в низ живота и распрямил их. Короткомордый прянул назад, снова придавив меня к земле, но по запаху свежей крови и содержимого кишок я понял, что вспорол ему брюхо. Вот только последнее, что я отчетливо услышал, прежде чем слипшаяся косматая шерсть кроткомордого забила мне уши, был отчетливый всхлип Иктяк. Такой, будто она смертельно ранена и не в силах даже кричать.