Татьяна Скороходова - Меч судьбы

— Вы уверены, что из лесу никто ещё не возвращался? — допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.

Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:

— Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает. Забрать коней на обратном пути обещают, но ещё ни один не вернулся. Ногир ждет год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.

— Ха! — подал голос Ногир, слуга Шенва. — Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!

Колдун поморщился.

— Карлы. Всё им неймется, крючконосым! Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, — проворчал Ногир, — влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели жопы морозить.

Ольга вскинула голову:

— И что?

— Што — што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум короток, — слуга схватил миску с похлебкой, шумно отхлебнул. Шенв опять поморщился, но промолчал.

Ногир был холмовиком. А спорить с подземным народцем было себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребенка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились родней людоедам.

— А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете? — спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.

— А то! — обрадовался Ногир. — Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печенку!

Ольга побледнела. Вейр насторожился.

— А вот и врешь. Что отсюда можно увидеть? — поддела я гнома.

После длительного возмущенного бульканья и сопения Ногир выдохнул:

— Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!

— Ног, помолчи, — поджал губы старый колдун.

— А не надо молчать, — зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги. — Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они… уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалеку орудовал ещё один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я всё правильно сказала? — змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.

— Ты, вампирша, всё верно баешь. Чего тады спрашивать? — дрожащим голосом спросил холмовик.

— Ольга, — прохрипел колдун тихо.

— Я уже сто лет как Ольга! — взвилась вампирша. — Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось. Когда тебя убивает твоя же сила веры…

Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстраненным взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.

— Знаете, я очень долго живу. Я видела многое. Но седых детей… мертвых седых детей я не видела никогда, — глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.

Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени. И где-то в небытии призраки мертвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.

Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.

Гавкнул цепной пес, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул её головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул ещё раз, и ещё, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.

Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.

— Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь? — склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.

Север не отводил глаз. Они словно вели немой разговор, слышимый только им двоим. Волк сел, облизнулся и мотнул головой. Я улыбнулась.

— Оль, неправда твоя.

— Что, неправда? — она резко обернулась.

— Тебе не сто лет.

Она немного расслабилась.

— А сколько?

— Девяносто девять.

Захохотав, она взбежала по ступеням и скрылась в доме. Север последовал за ней.

Я сидела и любовалась звездами, мерцавшими над сияющим в ночи призрачным бело-голубым лесом. Затявкал вдалеке койот, еле слышно ухнула сова. Там, за дальними далями, привычный родной мир. Со своими радостями, горестями и бедами. А здесь, на краю земли, дышал холодом мертвый лес, оскалив зубы. Неизвестно, что хуже. Сотворенное людьми зло или неведомое нечто, поджидающее нас среди льдов. Прощай, Царица Ночь. Может, уже и не свидимся. «Прощай, веда…». Вздрогнув, прислушалась. Я была одна, как перст. Призрачное эхо тихо смеялось. Но мне было не до смеха.

Глава 20

— А тебе, борода, не страшно здесь жить, рядом с лесом? — спросила я холмовика, которому вздумалось с утра пораньше заняться уборкой.

Мы завтракали, и клубы пыли, поднятые метлой, которой рьяно орудовал Ногир, не слишком способствовали аппетиту. Но, судя по грозно посверкивающим гномьим глазкам, нам и заикаться не следовало, чтобы он отложил домашние хлопоты.

— Я? Боюсь? Тут страшнее дурни, которые туды пруться, а не то, что лезет оттель, — проворчал гном, усердно подметавший пол.

— А что лезет оттель?

— Хрень всякая.

— Ясен пень, что не добрый фей, — заразилась я гномьей манерой.

На столе дымились блины, стояли разноцветные плошки с вареньем, грибами и лесной ягодой. Несмотря на храп Севера, я всю ночь продрыхла без задних ног, поэтому чувствовала себя заново родившейся на свет. И, как всегда, жутко голодной. Вейр, судя по его виду, тоже не провел ночь в слезах и тяжких раздумьях о своей горькой судьбинушке. Лихорадочный румянец исчез, пепельный хвост тщательно, волосок к волоску, расчесан, а очередная рубаха торжествующе сияет белизной назло нам с Ольгой. Колдун неторопливо завтракал, вампирша задумчиво помешивала ложечкой кошмарный напиток. Друзья смаковали последние крохи уюта и тепла.