Александр Рыжков - Ищейки Смерти

Моррот выровнял «кожаные крылья». Долгое время полёт проходил плавно, что неимоверно радовало Тоса.

Яркий розовый свет вспыхнул и тут же погас, на несколько секунд ослепив наёмников. Но эта досадная мелочь не способна навредить. Заколдованные Горы опять потешаются магией? Благо, хоть не лабиринт бесконечности…

Некоторое время спустя Моррот разглядел на земле две крохотные фигурки мыслящих. До Смертоптицы оставалось не так уж и много — вполне хватило бы часа два-три пешего пути. Интерес и желание отсрочить встречу с кровожадными заказанными взяли своё:

— Спустимся к ним?! — попытался докричаться до товарища Моррот.

— Вщё что угодно, лишь бы твёрдую жемлю ощутить! — ответ Тоса был предсказуем.

Моррот пошёл на снижение. Да, летать он худо-бедно умел, вот только с посадкой как-то не клеилось… Задубевшие от постоянного напряжения и холода члены отказались слушаться в необходимый момент и «кожаные крылья» спикировали в громадный куст оранжевого трествольника. Куст, кстати, спас наёмникам жизнь, хоть и хорошенько исцарапал.

— Вот это ты кушок гниющей мертвечины! — проклинал Тос, продираясь сквозь заросли оранжеволистных ветвей. — Ты наш чуть не отправил в потушторонний мир, гиренов ты пришпешник! Чтоб твои обглоданные волками оштанки желтели на рашкалённом пуштынном шолнце! Чтоб… — здравый рассудок вернулся к приму, — Мор, ты жив?

В ответ тишина.

Тосу было уже не до проклятий. Он полез обратно в кусты, отыскал тело Моррота и вытащил его наружу.

К счастью, крот дышал, хоть и еле-еле. Он отключился: не от ушибов, а от перенапряжения. Уж слишком тяжёлое это дело — управлять наспех сколоченными «кожаными крыльями».

Несколько смачных оплеух привели Моррота в сознание. Только после этого наёмники рассмотрели тех мыслящих, ради которых спустились с небес.

Филика сидела на земле, подобрав колени к груди. На ней была странная одежда: чёрная с белыми узорами, похожими на узоры паучьих сетей, облегающая ткань и никаких намёков на пуговицы, застёжки, карманы и тому подобную шалость, без которой трудно представить современные одеяния. В руке Филика сжимала окровавленный булыжник. Её лишённое какой-либо печати эмоций лицо было белее мела. Её глаза смотрели в одну точку. Её уста едва шевелились, всё повторяя глухое: «нет, нет, нет». Рядом лежал Красп. Вернее то, что осталось от Краспа: тело, завёрнутое в такую же причудливую одежду, что и командирша, и размозжённая в месиво мозгов, крови и костей голова.

Моррот остался на месте. Тос подошёл к командирше и осторожно прикоснулся к её плечу. Филика вздрогнула и обратила к нему непонимающий, испуганный и подавленный взгляд.

— Филочка, девочка, положи камушек… — как можно ласковей попросил Тос.

Филика вновь вздрогнула, будто вспомнила что-то ну уж слишком плохое, и тем же отрешённым взглядом покосилась на окровавленный камень в своей руке, потом на тело Краспа, потом вновь на камень…

— Прекрасная погода, — совсем тихо сказала она.

— Да, Филочка, прошто отличная погода, — согласился Тос, — только положи камушек…

— Я никого не люблю! — вскрикнула Филика. Её пальцы разжались, и окровавленный камень покатился, упёрся в начинающий коченеть локоть Краспа.

— Что здесь, да пощадит нас Моол, произошло? — это Моррот подошёл.

— Я никого не люблю! Прекрасная погода! — выкрикнула Филика и разрыдалась, пряча лицо исцарапанными, запачканными запёкшейся кровью ладонями.

— Дружище, давай не будем её какое-то время трогать, — предложил Тос.

Моррот молча кивнул, с чем-то вроде досады и сочувствия рассматривая мёртвое тело прима.

Невыносимо хотелось есть. Ещё невыносимей — пить. Не было ни того, ни другого. Моррот остался приглядывать за командиршей, а Тос — отправился на поиски съестного. Хотя, надежд он особо не питал: там, где растёт оранжевый трествольник — места съедобным плодам и кореньям совсем не остаётся. Трествольник, будь он оранжевый, красный или белый — самый настоящий безжалостный монстр растительного мира. И пусть поверхностный безобидный, даже милый глазу вид не вводит никого в заблуждение. Его корневая система не такая сильная и размашистая, как у пустынника. Но это не мешает ей выпускать в почву ядовитые выделения, отравляющие существование практически любому съедобному растению. И даже если вблизи трествольника какое-нибудь плодовое деревце или полный ягод куст каким-то чудом не засохли — не стоит обманываться. Плоды и ягоды с них будут последним, что отведает неосторожный голодный путник. От корневого яда трествольника ещё никто не смог найти противоядие! Нет, были, конечно, случаи, когда мыслящие выживали — но только потому, что съеденные ими «щедрые дары природы» ещё не успели как следует напитаться ядом.

Филика пришла в себя гораздо раньше, чем ожидалось. Она поднялась с места и твёрдым голосом заявила, что всё будет хорошо. Командирша была молчалива, на вопрос Моррота, что же с ней, Гирен подери, произошло, отвечать наотрез отказывалась. Но зато её глаза, а значит и разум, были ясны. А это — самое главное.

Наёмники и не подозревали, что всё это время за ними наблюдала пара налитых кровью и лютой ненавистью глаз…

После тяжёлого перелёта впору было расслабиться, набраться сил. Но как тут расслабишься и отдохнёшь, когда в желудке хоть шаром покати? Возвращение Тоса только всё усугубило: поиски увенчались полнейшим крахом. Не то, чтобы пожевать чего нашёл, так и воды не раздобыл. А ведь страшнее голода — только жажда…

Он появился действительно тихо: искусный хищник, подкарауливший добычу. Налетел, будто нежданный смерч, и одним махом хвоста повалил Филику и Моррота, о чём-то беседовавших друг с другом. Тос толком ничего не успел сообразить, когда зверь со всего маху сбил его наземь твердым, как камень, лбом массивной головы.

— Конец вам, ничтожества, — прорычал волчьим языком напавший и разразился душераздирающим гиеновым хохотом.

Это было последнее, что слышал Тос, прежде чем потерять сознание.

Очнулся он от ужасающей боли в ногах — они были придавлены валуном. Филика и Моррот лежали рядом, точно так же скованные. Подобным образом заточать пленных любят волки. В особенности — чёрные…

Ворка было очень трудно узнать: его шерсть полнилась проплешинами с уродливыми, плохо зажившими ранами от ожогов. Но никто бы не спутал его чудовищный, полный жажды живой плоти взгляд.

— Наконец-то вы все очнулись, ничтожества, — заговорил вожак чёрных волков.

— Мразь! Тварь! Гад! — завопила бьющаяся в бессмысленных попытках вырваться Филика, наконец-то понявшая, что же с ней произошло.