Тиа Атрейдес - Песнь первая. Дитя Грозы

— Ты не Тёмная, Шу, ты — Сумерки. Ты прекраснейшая девушка на свете, принцесса и волшебница, просто ты ещё так юна… За твою улыбку будут драться на дуэлях.

— Дайм, но…

— Погоди, любовь моя, — он нежно провел пальцем по её губам, — мне очень не хочется этого говорить тебе, но ты ведь не отстанешь, правда? — Шу в ответ кивнула. — На мне заклятие, Шу, которое нельзя снять. Ты знаешь, что мой отец — Император Элиас. И знаешь, что кроме меня, у него ещё несколько бастардов. А ты знаешь, какова их судьба? — Шу не решалась отвечать вслух, чтобы не спугнуть его. Она чувствовала, как тяжело дается ему каждое слово. И потому лишь помотала головой отрицательно.

— Четыре голема, не рассуждающих и не сомневающихся, готовых убить или умереть по первому слову Императора. Личная охрана. Без имен, без лица, без собственной воли. Я должен был стать пятым… но мне повезло, я родился магом. И одиннадцать лет назад мне удалось убедить отца в том, что от меня может быть больше пользы, если не удалять мне мозги, — Дайм горько рассмеялся.

— Мы заключили договор. Посмотри, и ты увидишь Печать Верности. И кое-что ещё. Император не доверяет никому, Шу. И меньше всего магам и собственным сыновьям. Мне досталась роль пугала для них всех — за последние десять лет меня раз тридцать пытались убить, раз сто переманить или купить. Все гадости, которые должны быть сделаны для блага Империи, делаются моими руками, а Император имеет возможность удивленно похлопать глазами и заявить, что этот негодник превысил свои полномочия и порол страшную отсебятину. Заодно он периодически стращает принцев тем, что за плохое поведение лишит их скопом наследства, и отдаст корону мне. Ага, сейчас. Зато они на некоторое время прекращают свары между собой и сообща охотятся на меня, а папаша потирает довольно руки. И, сама знаешь, чуть где запахнет заговором или ещё какой пакостью, появляется Первый Дознаватель и наводит порядок. Ты прекрасно понимаешь, Шу, что при такой жизни я не могу собой распоряжаться, и если кто-то узнает, как ты дорога мне, на тебя свалится куча неприятностей. Тебе что, своих мало?

Шу продолжала выжидательно смотреть на Дайма, понимая, что это ещё не всё. Через несколько мгновений он заговорил снова, и в голосе его звучала застарелая горечь.

— Я не имею права на семью, на детей, на любовь… как и ни на что, дающее мне возможность составить конкуренцию принцам. Мое заклятие достаточно сильно, чтобы я сам не мог и помыслить об Императорской короне. Но, если у меня будет ребенок… Тёмные ни за что не упустят такой шанс. Представляешь, что начнется в Империи, если у мятежников будет почти законный претендент на трон? А если матерью будет царственная особа, например, принцесса Валанты? Это я понимаю, что ни мне, ни тебе трон Империи в кошмарном сне не приснится, но, как я уже говорил, император не доверяет никому. Поэтому я не могу иметь детей. И, чтобы совсем надежно, не могу заниматься любовью с женщиной.

Повисло тягостное молчание. Дайм снова не смел поднять глаз на Шу. Пожалуй, признаться любимой, что он не мужчина, было похуже всего, что ему раньше довелось испытать. Зря он надеялся на то, что сможет хоть сколько-нибудь долго скрывать от неё правду. Маги по определению ни наивными, ни невинными не бывают. Будто он забыл себя в этом возрасте.

Шу, глядя на поникшую каштановую голову, не знала, смеяться ей или плакать. Когда она говорила, что ей больше ничего не надо, она не имела в виду такого. Насмешка богов казалась настолько жестокой, что ей не верилось в реальность происходящего. Всего за пару дней обрести любовь и тут же потерять всякую надежду… да, Шу понимала с самого начала, что выйти замуж за Дайма не получится, и вполне была готова к неофициальным отношениям… но к тому, что он даже не будет её любовником? Это уж слишком. И изменить что-либо ей не представлялось возможным. «Ну что ж, — подумала принцесса, — если ничего нельзя изменить, будем жить с тем, что имеем».

— Дайм, — она слегка погладила его по склоненной голове, — Дайм?

Он молча поднял взор, в котором читалось ожидание смертного приговора.

— Мне не всё равно, не буду врать тебе из глупого сочувствия. Мне очень жаль, что всё так у тебя сложилось. Я не рассчитывала долго оставаться девственной, но, в конце концов… это не самое важное на свете. Я понимаю, тебе неприятно об этом говорить, но, всё же… тебе больно, когда ты меня целуешь?

— Нет, не больно, — ожидание палаческого топора сменилось удивлением, — с чего ты взяла?

— А как, ну, в смысле… — Шу покраснела. Несмотря на изрядную вольность в мыслях, разговаривать на эту тему с мужчиной ей до сих пор не приходилось. Дайм понял, о чем она хотела спросить, и тоже смутился. Но удивление и радость оттого, что она не убежала от него с отвращением, возвращали его к жизни. — Что ты чувствуешь?

— Всё, что полагается, только… ничего не получается, — теперь покраснел он. — Шу, только не пытайся трогать это заклятие.

— Не буду. Знаешь, Дайм, я рада, что ты не в Императорской охране. А всё остальное, в общем-то, не так важно, — Шу улыбнулась ему. — Ты не поцелуешь меня?

— Шу… — несколько минут ничто не нарушало утренней тишины, кроме плеска волн и птичьего чириканья.

— О боги, Шу, — Дайм словно впервые увидел её, — ты… ты невероятная… ты сказочная принцесса, таких не бывает на самом деле, — он ласкал хрупкие плечи, перебирал черные пряди с запутавшейся в них травой, и покрывал нежными поцелуями её лоб, веки, скулы… Шу только молча улыбалась, теснее прижимаясь к нему и поглядывая украдкой испод опущенных ресниц. Она не собиралась позволить какому-то там Императору отнять у неё драгоценную радость. Ладно, пусть пока будет так, а дальше… а дальше посмотрим. Спешить особо некуда. Она упивалась новыми прекрасными ощущениям, трогала и ласкала его, изучала и прислушивалась к его дыханию. Наконец мир и покой снизошел на них, и Шу надеялась, что никаких больше неприятных неожиданностей в ближайшее время не случится.

Солнце пригревало всё теплее, щебет и чириканье всё громче… день готовился вступить в свои права, и настойчиво напоминал о себе влюбленной парочке. Но они ничего не желали замечать, и не торопились возвращаться в прозаическую действительность. До тех пор, пока одна из любопытных дриад, увлеченно наблюдающих за этими смешными смертными, не запустила в них сухой веткой, и не зазвенел над рекой её озорной смех. Дайм и Шу словно очнулись от наваждения, и сообразили, что принцессы всю ночь не было дома. Шу схватилась за голову — Баль с ума сойдет от беспокойства! Они скорее поднялись, отряхиваясь от налипшей травы и смеясь своему дикому виду — ну чем не эльфы? И, взявшись за руки, побежали во дворец.