Марина Дяченко - Преемник

— Документом, свидетельствующим, что она поручает вам… и так далее.

Луар обиженно захлопал глазами:

— Однако… Я никогда не носил с собой записок, удостоверяющих, что я не лгун.

Снова воцарилось молчание. Собеседники смотрели друг на друга поверх необъятного, заваленного бумагами стола.

— Это невозможно, — сказал со вздохом бургомистр. — Вы же знаете, что в Башню Лаш много лет не допускался ни один человек. Ни вы, ни я, никто другой… Там содержатся колдовские устройства, которые могут быть опасны. Там содержатся бумаги, не предназначенные для человеческих глаз… В конце концов, там могут быть остатки Мора!

Луар прикрыл глаза:

— Мора не бывает чуть-чуть. Мор приходит либо нет, двадцать лет назад мой дед декан Луаян изгнал Мор и поплатился за это жизнью…

На этот раз бургомистр не проникся благодарностью. Его брови были сурово сведены:

— Молодой человек… вы просите о невозможном. К сожалению, я вынужден передать госпоже Тории свой отказ…

— Она огорчится, — сказал Луар задумчиво.

Бургомистр возмущённо тряхнул вислыми щеками:

— Странно… если она не понимает… Там, в этой Башне, может содержаться… и почти наверняка содержится… приносящее беду… нельзя быть, как ребёнок…

Поток Луаровых мыслей вдруг вильнул, как река, налетевшая на гору. Нечто в тоне бургомистра, нечто на дне его напряжённых глаз заставили его думать с удвоенной скоростью.

Он боится! Он действительно боится, и не мифических колдовских устройств и бедоносных предметов, он боится чего-то конкретного и осязаемого, сулящего неприятности не городу и не человечеству, а лично ему, вислощёкому бургомистру, неплохому в общем-то дядьке и сносному правителю… Луар понял, что в его распоряжении минута, и за это время он должен догадаться — или проиграть.

— Наука… — медленно начал он, рассчитывая выиграть время. — Не существует для зла… история… всего лишь описывает события… какими они были либо представлялись…

Бургомистр заёрзал. Рука его потянулась к колокольчику — время аудиенции истекло.

Башня Лаш. Орден Лаш. Двадцать лет назад бургомистр был чуть постарше теперешнего Луара, и он пережил Мор… Он знает об Ордене не понаслышке, возможно, он знался с кем-то, носящим капюшон… Эти люди были везде, их боялись и уважали… Они…

— Господин бургомистр! — голос Луара резанул по ушам его самого, бургомистр дёрнулся, не услышав привычного «сиятельства», и рука с колокольчиком ослабла. — К сожалению, причина, по которой вы так блюдёте девственность Башни, не вполне уважительна.

Бургомистр побледнел. Брови его окончательно сошлись на переносице, грозя занавесить глаза:

— Вы забываетесь! Вы…

— Немногие семьи в городе могут похвастать родством со служителями Ордена, — Луар бросил фразу, как бросают камень в звериное логово — либо пусто, либо выскочит и съест.

Всю следующую секунду бургомистр неподвижно сидел, выкатив из-под бровей налитые кровью глаза; потом откинулся назад и задохнулся, закашлялся, хватая воздух ртом, и Луар понял, что победил.

— Ваша тайна — это всего лишь ваша тайна, — сказал он мягко. — И она в безопасности… Конечно, в Башне должны храниться списки служителей. Но я не узнаю из них ничего нового… Хотя, конечно, — он замешкался, решая, стоит ли раздражать бургомистра ещё и советом, — конечно, проще было попросту сжечь их, чтобы чей-нибудь нескромный глаз…

— Ваш отец знает? — хрипло спросил бургомистр.

Луар подумал, что неплохо бы позаботиться о собственной безопасности.

— Конечно, — он сделал удивлённое лицо. — Он знает, и в его глазах это не преступление… Вы же не можете отвечать за всех своих родственников… — он выждал, потом пожал плечами: — Хотя, конечно, большинство горожан… ненависть к Ордену так сильна, что…

Бургомистр сжал зубы. Взглянул на Луара в упор:

— Вы намерены меня шантажировать, юноша?

Луар захлопал ресницами:

— Ваше сиятельство… Вы же знаете, наша семья… Более тёплых чувств… Поверьте, я никогда бы не осмелился говорить так дерзко… и такие неприятные вещи. Однако речь идёт о посещении Башни… Крайне важном для нас — и совершенно безопасном для вас. Более того, — Луар обрадовался внезапному озарению, — я мог бы изъять документы, порочащие… прошу прощения, бросающие тень на ваше семейство… Если они там есть. И принести их вам, как плату за услугу… Вернее, как благодарность.

Бургомистр всё ещё хмурился — но теперь Луар не сомневался в его ответе.

— Будь проклят мой тесть, — проговорил бургомистр глухо. — Из-за этого фанатика… Впрочем, — он глянул на Луара, — не обольщайтесь. Это знание вам не поможет, вы никогда не сможете ничего мне навязать…

Луар встал и поклонился.

— Разрешение вы получите в канцелярии, — продолжал бургомистр сквозь зубы. — С вами отправится лейтенант стражи, который дождётся вас у выхода… — он раздражённо посопел, — и каменщик, чтобы разломать кладку и затем сложить её снова. Ни один человек не должен знать… Впрочем, и так ясно… — он вдруг усмехнулся так, что видны стали неровные зубы, — а не боитесь, юноша, что вас замуруют прямо там, внутри?

Луар улыбнулся в ответ:

— Вы тонко шутите, ваше сиятельство… Представляю, как смеялась бы моя мать!

Бургомистр погасил свою ухмылку. Звякнул колокольчиком, вызывая слугу; глухо ответил на Луаров поклон:

— Ступайте… Надеюсь, что Священное Привидение утащит вас живьём.

Пророчество Флобастера сбывалось скоро и неотвратимо. Теперь я была предоставлена самой себе, и единственный возможный путь вёл в трактирные служанки, «мыть заплёванный пол».

При мне не было ни монетки. Мой сундучок со скудными пожитками достался Хааровой своре — надо полагать, в утешение. Мне и помыслить было страшно о возвращении, хоть на несколько минут. Немного развлекала та мысль, что Хаар, должно быть, в свою очередь был трагически потрясён моим бегством.

Первую бездомную ночь я провела у костра перед городскими воротами; впрочем, стражники зорко следили, чтобы теплом их огня пользовались лишь «путники», и никак не «бродяги». Я должна была на рассвете покинуть город — либо искать себе другое пристанище. Появляться у ворот второй раз было просто опасно.

День прошёл в блужданиях по улицам; воду я пила из публичных источников, а вот есть хотелось невыносимо. Под вечер я набрела на харчевню «Утолись» и вызвалась за тарелку каши перемыть всю скопившуюся за вечер посуду.

Засыпая на грязной соломе, я чувствовала, как съеденная каша мечется в измученном голодом животе. Я была почти что сыта и почти что счастлива.