Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II

Кто-то прыгнул на Юно сзади, обхватил вокруг туловища, поволок. Нити напряглись, крючки потянули за всё, во что вцеплялись… сердце обморочно остановилось, и тьма хлынула в горло. Но чем-то, оставшимся в живых, Юно слышал, как мокро рвутся нити: пок… пок… пок-пок-пок-пок…

Его волокли ногами по земле, он это чувствовал, и одновременно чувствовал, как падает с огромной высоты.

Потом тот, кто тащил его, рухнул. Юно ударился обо что-то острое скулой. Пронзительная боль была сродни нашатырю. Он очнулся. Кажется, очнулся. Когда появились пауки, было почти то же самое…

Он лежал на спине и смотрел вверх. Небо – пылало. Оранжевый невозможный свет. Серная вонь. Чёрные руки сучьев… Ну да, в лесу. Прошлогодняя гарь, которую проезжали… когда? Он приподнялся, и тот, кто волок его, приподнялся тоже.

Это был Конрад Астион. И он смеялся. Лицо его лоснилось чёрным. Сверкали только зубы и белки глаз.

– Не сожрали тебя… – выдохнул он. – Не допустил… А? Молодец я?

– Что это было? – язык не ворочался, и Юно сам не понял того, что сказал. Но Конрад понял.

– Ловушка была. Паутина. Думали, небось: я уже весь – ихний… А – вот вам! Эх, начальник… хоть теперь-то понимаешь, каково мне было?..

– Постой. А где… все?

– Там остались. Все там остались. Все! Тебя вот – вытащил. Зачем-то. А кесаря – не смог. Его сразу окружили…

– Взяли, значит, кесаря?

– Взяли, начальник.

Юно вдруг неожиданно для себя начал смеяться.

– Ты… чего? – Конрад даже отстранился.

– Да так… представил себе, какие у них будут рожи… когда откроют…

Повсеместно

Землетрясение было катастрофическим. Трещина прошла через Ирин, только начавший приходить в себя после того чудовищного взрыва в гавани. Часть города просто рухнула в огненную бездну, оставшаяся – была стёрта в порошок непрерывными получасовыми содроганиями почвы. Вода – вся вода гавани – хлынувшая в пламя, через несколько минут вырвалась обратно в виде опрокинутого кипящего водопада, и обрушилась на развалины, смывая их начисто. Никто не уцелел в Ирине – ни на берегу, ни на воде…

С разной степенью причинённых разрушений трещина в земле пересекла Север по диагонали, коснулась Кесарской области – там образовались несколько небольших, но быстро растущих вулканов – и раздвоилась, будто обходя Болотьё и горы Монча: одна из трещин, узкая, не огнедышащая – устремилась на восток, пропав где-то в лесах Нектарии, а другая – прошла западнее Артемии и закончилась в достаточно известном месте, называемом Мёртвой Низиной. Это было действительно гиблое место, очень глубокая впадина с крутыми, местами отвесными склонами, на дне которой бурлило горячее серное озеро. Говорили, что в незапамятные времена то ли на краю, то ли на перекинутом через Низину мосте стоял некий храм, прообраз нынешних Тёмных Храмов; неизвестно, кому он был посвящён, но этот «кто-то» принимал только человеческие жертвы…

Сейчас Низина превратилась в огромный извергающийся вулкан. За первые же сутки конус его поднялся почти на полверсты.

В Мелиоре не осталось ни единого города, ни единого села, уцелевшего полностью. Но если Столия, разрушенная на десятую часть, тут же начала издавать пронзительные вскрики, то Петронелла, в которой, наоборот, едва ли десятая часть зданий уцелела после всех толчков и морских волн, принялась за работу немедленно, сжав зубы. Впавших в прострацию гнали на работу пинками и палками.

В сёлах и маленьких городах было чуть проще. Жители, привыкшие на своём веку если не к природным, так к рукотворным катаклизмам, даже в состоянии полной оглушённости сразу же занялись тупой муравьиной работой… Это позволяло изжить ужас.

Родившиеся в море волны обрушились на побережья с различной, хотя всё равно губительной силой. Почти не пострадали только Фелитополь, расположенный в глубоководном заливе, и Мра, главный город одноименной провинции Конкордии, прикрытый гористым полуостровом (вода перехлестнула через перевалы, расположенные на высоте версты, а то и более, смыла несколько деревень, однако здесь всё же был не потоп, а паводок); остальное побережье и материка, и Мелиоры было опустошено на десятки верст вглубь. Волна прокатилась вверх по долинам рек, и эти краткие невыразительные наводнения, быть может, имели не менее страшные последствия, чем прямой сокрушительный удар по побережью. Созревший недоубранный урожай – смывало, смывало, смывало беспощадно…

Но о неизбежном голоде пока ещё никто не думал. Люди, пережившие такое, не склонны загадывать на послезавтра. Жизнь начиналась снова, зачастую – на пустом месте…

Глава девятая

Где-то

Утром четвёртого дня её пребывания в этом чёрно-зелёном городе-замке с улицы, по которой не принято было ходить, выехала кавалькада роскошных автомобилей. Она в первый раз видела здесь автомобили…

Автомобили похожи были на те, в которых ездили затянутые немецкие генералы в фильмах про войну. Только цвет этих машин был не чёрный, а тёмно-вишнёвый и тёмно-синий. Они были покрыты зеркально-блестящим глубоким лаком.

Отрада и Аски как раз вышли на очередную прогулку, и Отрада, разглядывая приближающиеся машины, даже подумала: вот бы прокатиться…

Первая машина свернула к тротуару, на котором они стояли, и остановилась. Остальные – всего их было шесть – проехали чуть дальше и остановились тоже.

Выскочил облитый кожей шофер, распахнул дверь, откинул подножку. Из бархатных недр вышел…

Отрада не узнала его сразу.

Тот, кто назвал себя её Отцом.

Сейчас на нём был наряд, напоминающий парадную военную форму: высокие, выше колен, сапоги, галифе, двубортный тёмно-зелёный мундир с чёрными атласными лацканами и манжетами, строгий узкий галстук. Высокий воротник рубашки заставлял его высоко держать голову, а цвет воротника – тёмно-красный – как бы скрадывал грубоватый вольный загар.

– Прошу, – он показал внутрь автомобиля.

Аски вдруг напряглась. Отрада хорошо научилась чувствовать напряжение своей компаньонки. Шерсть у неё дыбом не вставала, но что-то такое было, было… Отрада шевельнула плечами (пистолет висел между лопатками на манер маленького рюкзачка; петли из бечёвки; если сильно свести плечи, правая петля порвётся – она тоньше – и пистолет окажется на левом боку под полой курточки…), как бы обозначая свою независимость и самостоятельность – и пошла к машине уверенно и ровно, ставя ноги на одну линию. Аски молча шла рядом, и ей требовалось немалое мужество, чтобы идти так.

Внутри в салоне машины, отгороженном от водителя толстым стеклом, пахло кожей и лёгкими духами. Запах был приятный, полётный – и чем-то знакомый… Птицы, вспомнила Отрада. Духи Валюхи Сорочинской. Бог мой, как невообразимо давно это было!..