Карина Демина - Наша светлость

…человек в черной куртке приходит с севера. У него и волосы черные. И лицо смуглое, некрасивое. Он разговаривает с матерью долго, а Тисса стоит под дверью, чувствуя, что от этого разговора все переменится. Человек в черной куртке дает им попрощаться.

— О вас позаботятся, — шепчет мама, обнимая и ее, и Долэг. — Обещайте, что будете вести себя хорошо. Подобающим образом.

Тисса обещает. Она не хочет уезжать с человеком в черной куртке, но мама непреклонна.

Так будет лучше.

Она, поднявшись с постели, укладывает вещи, которых немного. Выезжать приходится на рассвете. Дорога длинная, а человек в черной куртке не разговаривает с ними. Он вообще точно не замечает их, и к лучшему, потому что Тисса боится его.

И города. И Замка.

И женщины с худым строгим лицом. Она окидывает Тиссу неприязненным взглядом и говорит:

— Леди, вы отвратительно грязны. Не представляю, как можно было настолько себя запустить. Взгляните на ваши руки. На ваши волосы. На вашу одежду. Я неприятно поражена, что особа столь взрослая не в состоянии следить за собой.

— Простите.

В этот момент Тисса понимает, что это место никогда не будет ее домом. Она сбежать хотела, но… куда? И мама права — Тисса давно уже взрослая.

Вот только тан продолжает называть ее ребенком. И ей совсем не хочется возражать.

…о смерти мамы сообщает леди Льялл. И Тисса плачет, хотя плакать нельзя: леди должны сдерживать эмоции. Тем более, что плакать нет причин. О Тиссе заботятся, и слезы — это проявление неблагодарности. Ей следует взять себя в руки, забыть все, что было прежде, и учиться жить по-новому.

Она старается.

А тан все-таки проснулся, и Тисса испугалась, что сейчас придется говорить, а она не знает, о чем принято говорить утром с мужчиной, и будет выглядеть полной дурой.

Уж лучше выглядеть спящей дурочкой.

Тан поверил. Он встал и еще долго ходил по комнате, и даже смотрел — Тисса ощущала его взгляд и мысленно умоляла уйти куда-нибудь. У него же столько всяких дел имеется!

А Тисса как-нибудь сама здесь…

И он ушел.

Выбравшись из постели, Тисса убедилась, что выглядит она преотвратительно — впрочем, как еще может выглядеть человек по пробуждении? — а платье безнадежно испорчено, не говоря уже об остатках репутации Тиссы. Весь Замок, наверняка, знает, где она провела ночь.

Этого не простят.

Вот как ей теперь быть?

Для начала — умыться. Найти иголку с нитками. Зашить платье…

Сбежать до возвращения Их Сиятельства.

Не получилось: Тиссе запрещено уходить. Тиссе следует принять ванну, которая уже наполнена, и позавтракать. А дальше, глядишь, тан вернется. Хорошо бы до наступления темноты.

— Он тебя не обидит, — сказал Гавин, вручая пушистое полотенце размером с простыню.

Он — возможно. И даже в его отсутствие Тиссе было спокойно. О плохом не думалось.

А ванна была большой… огромной даже. Не ванна — настоящее озеро с каменными гладкими берегами. Тисса легла и попыталась дотянуться ногой до противоположного края. Почти получилось. Дома ванну построили уже на памяти Тиссы. Мама настояла. А дед ворчал, что траты не разумны, кому надо, тот в бане помоется. Мама возражала — мыться в ванной удобнее. Только воду все равно грели на кухне и носили в ведрах.

Тут же прямо из крана… и настолько горячая, насколько захочешь.

А на полочке, которая вытянулась вдоль ванны, стояли флаконы, флакончики, склянки и глиняные кувшинчики, еще что-то, совершенно не мужского вида. Неужели тан всем этим пользуется? Тисса хихикнула, представив, как Их Сиятельство натирают лицо «составом, способствующим обретению кожей изысканной белизны». Или волосы подкрашивают… нет, как-то это не увязывалось с его характером.

Любопытство одержало победу над совестью.

В первом флаконе обнаружилось мыло, цветочное, но без резкого запаха. А вот содержимое глиняного горшка с плотной крышкой имело весьма характерные вид и запах. Папа такую мазь использовал, чтобы рубцы размягчить. Дегтярная мазь — от кожного воспаления… спиртовой настой родиолы — для скорейшего заживления мелких ран. Дальше смотреть стало неудобно, и Тисса, сняв флакон с мылом, нырнула в воду.

С головой.

Она не собиралась, просто когда садилась, не рассчитала, что ванна эта настолько скользкая. Хорошо, что затылком не приложилась. Но вот коса намокла, и значит, придется мыть, сушить, вычесывать… леди Льялл вечно ворчала, что Тисса не желает поступить, как поступают нормальные девушки — остричься накоротко и носить парики. И порой начинало казаться, что леди Льялл права.

Тисса уже выбралась из ванны и, согнувшись под краном, выполаскивала из волос остатки мыла, которое, как назло, не желало выполаскиваться, но только пенилось и щипало глаза, когда раздался очень вежливый стук.

Тисса знала, что она неуклюжая. Еще узнала, что нервная ко всему. А пол — мокрый, сама же воду расплескала. Кран — твердый. И не надо было резко распрямляться — от боли потемнело в глазах. Ноги же вдруг потеряли опору, и от падения Тиссу удержали лишь чьи-то руки.

— Спокойно. Это всего лишь я.

Слова тана Тиссу ничуть не успокоили, наоборот даже…

— Стоишь?

Стоит. Зажмурившись. Мыло глаза ест. Затылок болит. И волосы мокрые во рту.

— Вы… — Тисса выплюнула волосы, но глаза не открыла. — Вы не должны были сюда заходить!

— Вообще-то я одежду принес. И ушел бы.

На плечи легло что-то мягкое, большое. Полотенце? Похоже на то. Главное, его много, хватит, чтобы завернуться и глаза вытереть.

— Больно? Стой смирно, — тан заставил наклонить голову. Затылок он ощупывал аккуратно, и Тисса терпела, хотя в принципе боль почти уже прошла. А вот шишка наверняка осталась.

— Ничего. Жить будешь.

Это Тисса и без него поняла.

За краткое время общения с таном она четко поняла: от стыда умирают сугубо в балладах.

Он вышел и вернулся с табуретом, который поставил у ванны и велел:

— Садись.

— Зачем?

— Волосы тебе дополоскать надо же.

— Я… я сама.

Как будто его можно остановить. Тиссу усадили на табурет, заставили наклониться — в полотенце она вцепилась, моля лишь о том, чтобы все это поскорей закончилось. Сама виновата. Нечего было сунуть нос в его вещи…

— Ты меня купала, так что возвращаю долг.

— Я… не купала.

Ему тогда согреться надо было! И все. А Тиссе уже жарко. Он же не спешил. Зачем-то вымыл волосы еще раз — не доверяет Тиссе? Потом смазал их чем-то, что выполаскивал очень долго и тщательно. Сам же вытер, осторожно завернул в полотенце и только после этого Тиссу отпустил.