Ольга Романовская - Чужие воспоминания

Стоило ли бежать, стоило ли пытаться обхитрить судьбу, если конец был заранее предначертан? Воистину, кто я — и кто Наместник?

Но надежда умирает последней, поэтому, поборов минутную слабость, я взяла себя в руки, решив бить на жалость. Светлые маги обязаны помогать людям, у них доброе сердце — может, я сумею достучаться до него?

— Я согласна, чтобы вы при помощи магии проверили, виновна я или нет. Но, пожалуйста, не говорите пока солдатам, что я у вас. Если я преступница, то вы и без них легко сможете передать меня в руки властей, если же нет, то не совершите фатальной ошибки.

Волшебник задумался, еще раз глянул в окно.

— Они уже в доме, — сообщил он и подошел ко мне. — Встаньте с пола, сеньорита.

Я не могла: дрожали ноги. Сидела и смотрела на него глазами побитой собаки. Попыталась добавить взору очарования, вспоминая уроки матери. Если я и достучусь до его сердца, то только с помощью женских чар.

Видимо, я смотрела так, как надо: невинно, затравленно, с молчаливой мольбой, потому что маг смягчился:

— Хорошо, я подумаю. Но не надейтесь на мою помощь. Если аргументы будут серьезны, я буду вынужден позволить этим господам забрать вас.

Я кивнула. Я прекрасно все понимала.

Волшебник вышел, наложив на комнату заклятие. Как вскоре выяснилось, заклинание коснулось и меня, серьезно ограничив область моих передвижений метром туда, метром обратно: когда я попыталась подняться и подойти к окну, меня что-то мягко отбросило к креслу. Боится, что убегу. Боится, что я ведьма.

Минуты ожидания казались мне вечностью. С каждым глухим, будто набат, ударом сердца я попеременно умирала и рождалась заново. Наконец слух уловил скрип половиц под чьими-то быстрыми шагами. Я отчаянно пыталась понять, прогибаются ли они под тяжестью одного человека или отряда городской стражи.

Дверь отворилась, и на пороге появился волшебник. Сосредоточенно глядя перед собой, он решительно подошел к одной из полок, выудил из-под груды вещей странного вида скрепленные между собой браслеты с тончайшим рисунком из рун и такой же витой железный обруч.

— Что вы сказали им? — не выдержав, спросила я.

— Попросил подождать, — сухо бросил он. — Сказал, что у меня срочное дело. Вставай!

Я покорно встала, подспудно радуясь тому, что, во-первых, ноги меня слушаются, во-вторых, у меня появился шанс на спасение.

— Предупреждаю: если ты все же ведьма, то раскаешься в своей лжи.

— Вы будете меня допрашивать? — наконец поняла я. Было страшно, страшно не от возможной боли, а от неизвестности: я понятия не имела, как проводятся магические допросы.

Маг кивнул и, подойдя, защелкнул на моих запястьях браслеты. Зашипев, они медленно всосались в мою кожу, оставив на поверхности лишь тонкий рисунок рун. На мгновения запястья онемели, но неприятное ощущение быстро прошло. Покончив с браслетами, волшебник водрузил мне на голову обруч. С ним произошло то же, что и с браслетами, только вместо холода лоб покрылся испариной.

Убедившись, что все готово для проведения допроса, колдун уселся в кресло напротив меня и пустил по моему телу легкую волну тепла. Она последовательно прошла от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Я даже и не заметила, как потеряла способность двигаться, даже взгляд оказался зафиксирован на зрачках волшебника. Мастерски проделанная работа!

Наверное, в течение минуты маг молчал, просто внимательно изучал мои глаза, потом хрустнул костяшками пальцев, откинулся на спинку кресла и, позволив мне отвести взгляд, лениво спросил:

— Правдивы ли выдвинутые против тебя обвинения?

— Нет, — не раздумывая, ответила я.

— Занималась ли ты когда-нибудь темной магией?

Я опять ответила отрицательно.

— Связана ли ты каким-либо образом с поклоняющимися Тьхери?

— Да. Я обращалась за помощью к темному магу, просила защитить от преследователей. Я заплатила ему за защиту, и заклинание на агате, — я замялась, но решила сказать правду: раз договор не выполнен, то нечего и скрывать, — принадлежит ему.

— Понятно! — протянул волшебник. — Извини, я ошибся.

Он встал, провел пальцем по моему лбу — и стягивавший голову обруч материализовался в его руках. Сняв его и браслеты, маг щелчком пальцев отправил их обратно на полку и снова оставил меня в одиночестве дожидаться решения своей судьбы.

На этот раз меня не ограничили в свободе передвижений, и я смогла подойти к окну, взглянуть на пятна фонарей во дворе дома. Темные фигуры, словно стервятники, сгрудились у входной двери. Вот она отворилась, протянув по земле косую полоску света и выпустив какого-то человека. Он подошел к группе людей, видимо, что-то сказал им, и солдаты ушли.

У меня отлегло от сердца.

— Я не поощряю лжи, но в этот раз пошел на обман, — произнес за спиной голос мага. — Я сказал им, что ты сбежала на юг. Будто бы поинтересовался твоим местонахождением после разговора с госпожой из Имперского сыскного управления.

— И они поверили? — я плохо скрывала сквозившую в голосе радость.

— А ты бы не поверила? — усмехнулся он. — Светлые маги издавна пользуются всеобщим уважением. Так что успокойся, они не станут искать тебя здесь, Одана.

— Откуда вы узнали мое имя? Из той бумаги?

— Из нее. На память не жалуюсь, так что запомнил. Я попрошу Снерру устроить тебя на ночь в гостевой комнате. Примешь ванну, расслабишься. Я оставлю на столике успокаивающую настойку, примешь на ночь двадцать капель. Завтра мы подробно поговорим, и я подумаю, чем я могу тебе помочь и могу ли вовсе. Сама понимаешь, я не могу пойти против приказа Наместника.

Я понимала, поэтому была рада и тому, что в моем бесконечном беге по кругу наступила минутная передышка.

Ночью мне приснился страшный сон, такой, что я проснулась от собственного крика.

Я видела ребенка, хорошенькую белокурую девочку, которая доверчиво вручала свою пухленькую ручку фигуре в темном. Человек повел ее куда-то вверх по ступеням — они показались мне смутно знакомыми — открыл какую-то дверь и ввел ребенка в залитое закатным солнцем помещение. Там был покрытый цветами жертвенник; несколько курительниц наполняли воздух ароматами эфирных масел. Среди них были нотки и моего любимого — апельсинового. Помнится, от маминых рук всегда пахло апельсинами: заморские фрукты приносили в дар наладившие свои сердечные и семейные дела женщины.

Человек в темном решительным движением сбрасывает на пол цветы и усаживает девочку на алтарь. Она еще совсем маленькая, лет пять от силы. Сидит, болтает ножками, улыбается и сосет леденец.

Человек расставляет вокруг жертвенника свечи, что-то говорит девочке — что, я не слышу, и с нетерпением посматривает на окна. Едва лишь верхний край солнечного диска скрывается за горизонтом, он мановением руки погружает помещение во мрак — сами собой задергиваются тяжелые бархатные занавеси.