Карина Демина - Внучка берендеева. Второй семестр

— Не вариант, — одними губами произнес Еська. — На них охранки стоят, а вскрыть я точно не успею…

А ежели б и успел, то окна узенькие, Еська еще протиснется, а мне с моим природным богатством недолго и застряти. Коль и случится чудо, что пролезу, то чего нам с тое стороны делать? Чай, поднималися мы долго, значит, башня высоконькая, а крылов у меня нетути.

И падать…

Нет, падать я не желала.

Человек, который заглянул в чужие покои, меж тем не торопился. Ходил он и пол скрипел под ногами, что человека оного не радовало. Слышала я, как матерится он вполголоса.

С фантазиею.

Еська же стоял, что петух, солнцем оглушенный, да со стороны в сторону головой крутил.

На пол глянул.

И я поглядела: лежит ковер азарский, по шелку шелком расшитый. Тут тебе и степи, и кони, и узоры диковинные, в которых мерещится то одно, то другое. Под ковром не спрячешься, как и под столом, хотя ж стол этот огромный, весь угол занял. На нем медною горою самовар высится. И, что перед воеводой, выстроилися перед самоваром чашечки парпоровые, один-в-один, как та, из которое Марьяна Ивановна чай попивать изволила.

Тут и масленочка.

И блюдце с колотым сахаром.

И корзинка, вязаною салфеточкой укрытая, в которое сушки да кренделя лежат. И варенье духмяное, с черное смородины… а я с вечера не емши, и пахнет от варенья…

— Зося, очнись, — Еська меня за рукав дернул и я головою тряхнула. В самом-то деле, не время ныне о вареньях да чаях раздумывать. Вот-вот поймают нас, и уже туточки Еськин быстрый язык нам не поможет. Не представляю я и близко, чего набрехать можно, чтоб поверили.

— Марьяна Ивановна… — в дверь легонько постучали.

И Еська решился.

— Давай. Придется… рискнуть.

Он подскочил к резной дверце, повернул ключик медный трижды, дернул, кинул внутрь рыбью чешуйку и зашипел:

— Зося, не спи…

Я и не сплю.

За дверцею комната оказалася и махонькая-махонькая, деревом обшитая. И не комната, а сундук будто бы, только огроменный. И шубы в ем висели плотно-плотно. Еська меня в те шубы обеими руками впихивал, едва не скуля от злости. А что я? Я ж не виноватая, что невпихуема! Еще Люциана Береславовна, не в добрый час помянута будет, сказывала, будто бы твердое тело имеет объем постоянный, а потому в емкость объема меньшего умещено быть не может.

Но у Еськи вышло.

Мало того, и сам вьюном влез.

— Сиди тихо, — велел, дверцу прикрывая.

— А если…

— Если будешь сидеть тихо, то не обнаружат. Я отвод глаз кинул… и дыши, Зося, спокойно дыши, а не сопи, как кобыла загнанная.

От спасибо, порадовал.

— А что я? — Еська скрутился где-то подле живота и в живот этот локтем уперся, отчего в животе раздалось урчание. — Я тебе все честно говорю, как оно положено… тихо…

Я услышала, как заскрипела дверь и подивилась: у Еськи она отворилась беззвучно.

— Тревожная травка…

Пол тоже постанывал, и потому слышно было, как ходит человек по комнате. Вот влево, к окошкам двинулся. Постоял.

Хмыкнул.

Приоткрыл одно — свежим воздухом пахнуло. Стало быть, магик не из последних, коль охранки снял. Закрыл.

Чашки перебирал.

Слышала я, как позванивают.

— А вы, Марьяна Ивановна, затейница, — пробормотал он. — Интересно…

Еська пальчиком дверцу толкнул, чтоб приоткрылася. И когда я зашипела, подпихнул в бок локтем: мол, сиди тихо.

Щелочка получилося махонькою, через этакую в полглаза только и глядеть. Что видно? Стол виден. И самовар. Чащки, которые гость незваный перебирает, наклонился низехонько, нюхнул.

И отер пальцами.

А пальцы уже о штаны… вот тут-то я его и узнала.

Архип Полуэктович!

Вот диво-то! Как же ж так… он же ж выше и ширше, и глядится иначе, чем этот, серый да неприметный, но все одно чую всем нутром своим — Архип это Полуэктович, наставник наш. И гляжу, гляжу, а в глазах, точней в одном, в левом, которым, собственно, и глядела, будто бы двоится, что сперепою. То расплывется вовсе серое обличье, и тогда ясно виден наставник наш, то вновь затянется, и тогда стоит передо мною человек незнакомый, не высок, не низок, не худ, не толст. Обыкновенен. Что за чары? А что чары, тут и сомневаться нечего… Чтоб не забоялася услышанною быть, ойкнула.

Еськин локоть вперед успел.

Прям до хребта пробил.

Я вихру его нащупала и дернула легонько, чтоб край, значится, не терял. А то ж с его старанием и дыру в животе сотворить недолго.

Еська зашипел.

И Архип Полуэктович остановился. Прям перед шкафом и остановился. Стоял долго… у меня сердце в пятки самые ухнуло.

А после отступил.

И еще на шаг.

Тогда-то я и выдохнула… дура.

— Здравствуйте, господа студенты, — вежливо молвил Архип Полуэктович, дверцу шкафа распахнув. — И что вы тут делаете?

— Так… шубы… переучитываем, — Еська схватился за лисью телогрею и потянул. — Вот. Три штуки. Еще соболиные имеются. Редкого зверя песца… волчья простая, крепко поношенная, молью побита…

— Шубы, значится? — Архип Полуэктович Еську за ухо ухватил и потянул так, вроде и легонько, но силушку его ведая, Еську я почти пожалела. Этак без уха остаться недолго.

— Шубы, — Еська не пищал.

Встал пряменько.

И в глаза самые заглянул. И вид у него таков был, что я мало сама не поверила, будто бы в ящик энтот исключительно с благою целею шубосчитания забралася.

— Зослава, — Архип Полуэктович и меня пальчиком поманил. — Объясни этому олуху, что чистосердечное признание смягчает вину…

— Зато увеличивает наказание, — Еська не собирался сдаваться. — А я уже и без того со всех сторон наказанный…

— Хватит.

Ухо Архип Полуэктович выпустил.

— В последний раз спрашиваю, что вы тут делаете?

— Да… — Еська ухо распухшее красное рученькою прижал, верно, побоялся, что отвалится. — Думаю, то же самое, что и вы, Архип Полуэктович.

— Не наглей.

— Так и вы… не напирайте.

От же, я стою столпом соляным, словечка вымолвить не способная. И стыдно — страсть, и жутко. А ну как поведет нас Архип Полуэктович да из нонешнего кабинету в другой, ректорский. И расскажет, что было. И тут уж не обойдешься ни конюшнями, ни целительницами: выставят за вороты Акадэмии, а дар запечатают, чтоб, значит, магическое высокое звание не позорила и силу, Божиней даденую, во зло не пользовала.

И правы будут.

— Вы, Архип Полуэктович, ведь тоже не случайно сюда явились. Дверь вот вскрыли… сомневаюсь, чтобы ключом, Марьяной Ивановной даденым. И скажите, прознай она, кому сильней достанется…

— Вот… — от оплеухи Еська согнулся. — Холера лихая… что нашли?