Кровавый рассвет - Казаков Дмитрий Львович
– И тебе мир, – отозвался Ан-чи. – Ведомо ли тебе о моей просьбе? Готовы ли вы снабдить нас припасами? Продать лошадей? Можете ли пропустить через свои земли?
Андиро Се-о мог заранее пересказать всю беседу, что сейчас последует. Правитель Ордагира начнет юлить, говорить, что он не может ничего решить. Но золото заставит его поперхнуться собственными словами и вспомнить, что в городской казне пустовато, да и свои карманы неплохо наполнить…
Придется некоторое время поторговаться, а затем все решится к обоюдной выгоде.
Поэтому Андиро Се-о не удивился, когда тучный обладатель серебряной цепи и кинжала сказал:
– Ведомо. Вот только пределы власти моей ограниченны…
Ну а дальше начался рассказ про сардара провинции.
Ан-чи слушал, лицо его оставалось непроницаемым, глаза поблескивали.
Когда градоправитель выдохся и прекратил расписывать собственное бессилие, хозяин Яшмового Трона улыбнулся и сделал знак одному из тысячников. Тот нагнулся и вытащил из-под табурета небольшой сундучок. Тихо скрипнули петли, и пламя свечей заиграло на уложенных рядком золотых слитках.
Андиро Се-о увидел, как расширились глаза градоправителя, и мысленно улыбнулся.
Все пошло так, как он и предвидел.
Глава 11
Злая земля
Пять дней победоносное войско стояло на месте, зализывая раны, готовясь к дальнейшему походу и предавая земле павших. Зарывали только своих, на то, чтобы хоронить убитых нагхов, не было сил.
Гномы провожали своих отдельно, после чего устроили жуткую попойку с мордобитием и поножовщиной. От места, где стояло ополчение гоблинов, два дня раздавались печальные вопли. Воины-сельтаро рыли могилы под сенью деревьев, у опушки, чтобы ушедшие сородичи могли слышать шелест листвы, чувствовать, как раздвигают землю корни.
Отдельная яма, самая большая, предназначалась для простых ратников. Вторая, поменьше, – для тех, кто отличился, ну а самая маленькая – для родовитых эльфов, что нашли смерть на поле брани. Таких оказалось немало – двое герцогов, в том числе тар-Фохат, чуть ли не дюжина баронов. Да и вообще потери были огромными – половина войска.
Оставленные на солнце трупы орданов и их чешуйчатых «коней» начали вонять, из джунглей налетело полчище мух. Запах гнилого мяса расползся по окрестностям, проник в шатры воинского лагеря и плотно обосновался там.
Поэтому Саттия обрадовалась, когда на шестой день пришел приказ выдвигаться.
– Отлично, клянусь мошонкой Аркуда! – возликовал Гундихар, давно забывший о ранах и успевший стать своим меж гномов Огненных гор. – Надоело сидеть на одном месте, ха-ха! Пора глянуть на что-то новое.
Оживился и Бенеш, все дни после победы проведший в мрачном оцепенении. Да, к нему вернулась способность говорить, но вот использовать ее как следует ученик Лерака Гюнхенского не мог. В ответ на любую реплику он начинал нести околесицу о семенах и стволах, о живительной влаге и жилах мира.
После нескольких попыток вызвать молодого мага на разговор Гундихар и Саттия оставили его в покое. Одноухий, к которому девушка вновь подошла с вопросами, заявил, что Бенеш не сошел с ума, но что рассудок его выглядит необычно, совсем не так, как у любого родана. Объяснить подробнее отказался, заявив, что она все равно ничего не поймет.
Большего Саттия от эльфийского колдуна не добилась.
После того, что Бенеш сотворил на поле боя, сельтаро, и ранее относившиеся к нему с почтением, и вовсе начали глядеть на него, точно на бога. Посланцу Великого Древа и его спутникам достался новый шатер, дюжина слуг, а в подчинении у бывшего сотника гвардии герцога тар-Халида оказались десять воинов охраны.
– Вряд ли это новое вам понравится, – проговорил тар-Готиан, – те земли, что побывали под властью нагхов… они меняются, становятся другими.
– Эх, парень, – гном покровительственно хлопнул эльфа по плечу, для чего ему пришлось встать на цыпочки, – Гундихар фа-Горин видал такое, по сравнению с чем эти ваши земли не больше, чем заброшенные огороды. И делал там такое, о чем ты и не мечтаешь…
Собрались в считаные мгновения, расторопные слуги свернули шатер. Рулон уложили на одну из обозных телег, специально выделенную для пожитков Бенеша, и та покатила прочь.
– В седла, – сказал тар-Готиан.
После битвы свободных лошадей оказалось очень много, и каждый смог найти скакуна себе по вкусу. Гундихар остановился на низкорослой лошадке мирного нрава, Саттия выбрала норовистую кобылку, бывший сотник – огромного боевого коня. Точно такого же, только другой масти, к всеобщему удивлению, взял себе Бенеш. И свирепый черный жеребец, чьи копыта были размером с тарелку, а глаза метали искры, покорно встал перед ним на колени.
Сейчас, на третий день после знакомства, он слушался молодого мага так, словно тот растил его с жеребячьего возраста.
– В седла так в седла, – ответила Саттия, и через мгновение оказалась на спине кобылки, которую в память о прежней лошади назвала Чайкой. Предыдущее имя лошади пропало вместе с первым хозяином, что нашел приют в могиле у корней лесных гигантов.
Слуги помогли гному забраться в седло, и четверо всадников двинулись туда, где около изумрудно-золотого знамени собиралась свита императора.
При виде Бенеша хозяин Белого Престола склонил голову.
– Привет посланцу Великого Древа, – сказал он.
Ученик Лерака Гюнхенского ответил вежливым кивком.
Взревели ставшие привычными трубы, и армия двинулась по дороге дальше, через поле, на юго-восток. Приблизился поселок, тот самый, что увидели еще в день битвы, надвинулись его арроба, и стало ясно, что они мертвы – громадные стволы опалены, ветви обломаны, листва медленно увядает.
На лице Бенеша при виде этого зрелища возникла печаль, а губы задвигались, рождая скорбный шепот:
– Смерть есть там, где жизнь… рожденные расти не могут пасть… да пребудет прах в земле…
Услышавшую чудные слова Саттию мороз продрал по коже.
Поля закончились, вновь потянулся лес, такой же густой и полный жизни, как на северо-западе. Но девушке под его сводами почему-то стало неуютно, захотелось выйти на простор, вырваться из волглой жары.
– Ты тоже чувствуешь, – сказал ей тар-Готиан. – Эти джунгли отравлены, испохаблены злобой нагхов…
Только в этот момент Саттия обратила внимание, что все сельтаро выглядят мрачными, словно пришибленными. Отважные вельможи пугливо оглядывались, на колдунов было страшно смотреть – горящие бешеным огнем выпученные глаза, капли пота на лысинах, дрожащие руки.
Бенеша, судя по искаженному лицу, мучила сильная боль, и только Гундихар был доволен жизнью.
– Чувствую, да… – прошептала Саттия. – Это можно убрать?
Казалось, что из чащи на нее глядят полные злобы хищники, шум качавшихся на ветру крон звучал угрожающе. И даже запахи внушали омерзение – душный смрад сырой земли, сладкая вонь цветов. Это напоминало ощущения во время Прилива Тьмы, но было много сильнее.
Все тут было пропитано злом, угрозу таили даже птичьи трели, а шорохи, что вечно гуляют меж стволов южной пущи, звучали так, как будто крадется незримый убийца.
– Думаю, что все рассеется само собой. Через несколько лет. Или нужно молить богов об особой милости…
Девушка только головой покачала. Кто из бессмертных способен помочь тут? Порывистый и непостоянный Анхил, чья мудрость велика, как небо? Или Селита, чья доброта больше, чем земля, которую осквернили нагхи? Вряд ли они вмешаются, для богов тысячелетие – что день, для них эта отрава – мгновенная неприятность, вроде порыва холодного ветра для человека.
Вскоре добрались до еще одного селения, куда более крупного. На околице стал ощутим тяжелый дух мертвечины, и тут крякнул даже невозмутимый гном.
– Это еще что? – пробурчал он. – Вроде бы мы далеко отъехали…
– А это следы веселья нагхов, – неожиданно ответил услышавший вопрос император. – Не все жители, да смилуется над их тенями Адерг, смогли убежать. Смотрите, что сотворили с ними орданы.
