Дети песков (СИ) - Маркелова Софья

— Что еще за Совет Пяти Барханов? — нахмурившись, поинтересовался профессор.

Он мгновенно принял сидячее положение и, передав бутыль с настойкой своему приятелю, слегка склонил голову набок, желая услышать объяснения.

— Это когда пять матриарх пяти Барханов собираться вместе, — лаконично ответил Манс и сделал большой глоток напитка. Кадык на его горле дернулся несколько раз, а после юноша раздосадовано посмотрел в горлышко опустевшей бутыли и с сожалением облизал губы.

— И для чего?..

— Ну… — протянул хетай-ра, — это же Совет. Они решают проблемы, принимают закон. Все важно обсуждать только там. Они собираться один раз в один и семь лет!..

— Один и семь? Семнадцать?

— Да!

— И где эти матриархи собираются? — спросил Ашарх.

— В Первый Бархан. Туда идти все деле… дега… легалации!.. Де-ле-га-ла-ции, — по слогам произнес Манс, старательно проговаривая звуки.

— Делегации, — сразу же поправил приятеля профессор.

— Делегации, — повторил юноша. — Караваны. Матриархи, наслединики, свита, служки, воины — все идут в Первый Бархан на семанадцать дней.

— Почему именно на семнадцать?

— Я не знаю. Всегда так было. Раз в семанадцать лет на семанадцать дней собираться Совет Пяти Барханов… И вот если Лантею призовут туда, то она не сумееть выстоять одна против пяти матриарх. Они имеют большой власть, силу. Они верить традициям, не любят перемены…

— Не факт, что все это произойдет. Глупо верить в скверный исход еще даже до того, как Лантея вернулась домой. Пока что для нее важнее убить ингуру и выжить. И я верю, что ей все это под силу…

Внезапно идиллию вечера разрушил раздавшийся в отдалении протяжный и пронзительный звук рога, усиленный эхом множества коридоров. Одиночный гул пронесся по всему подземному полису, будто стремительная волна, отражаясь от стен и заставляя стеклянные двери мелодично позвякивать. Казалось, будто весь город замер в томительном ожидании, пока звучал рог: затихли шумы и голоса Муравейника, замолчал скот, прохожие замерли на своих местах, не смея шелохнуться. А рог все пел и пел свою монотонную песню, проникавшую во все коридоры, тоннели и залы, врываясь в запертые дома и потаенные комнаты. И когда гул оборвался, то Бархан еще несколько мгновений пребывал в молчании, будто оглушенный отголосками рога.

Ашарх, нахмурив брови, взглянул на Манса.

— Что это? — тихо спросил он.

В то же мгновение весь город содрогнулся во второй раз от нового сигнала, пролетевшего по полису оглушительным всплеском. Только в этот раз звучал уже не один рог. Это было трубное пение десятков рожков поменьше, сплетавшееся в неблагозвучную резкую мелодию. И она доносилась одновременно изо всех частей Бархана — в одном Муравейнике можно было четко расслышать никак не меньше дюжины горнистов, отчаянно трубивших тревогу.

— Sharahat’ta! Нападение… нападение… — сипло зашептал Манс.

Бледное лицо юноши будто окаменело, и он лишь обеспокоенно бегал взглядом по пустой комнате, словно пытаясь понять, что же ему стоило делать дальше.

— Какое еще нападение? — нервно спросил профессор, сглатывая.

— Хватай вещи живо! — наконец проговорил хетай-ра, резво вскакивая на ноги. — Оружие! Надо бежать!

Он бросился к сумкам, беспорядочно разбросанным на полу, и, не глядя, закинул себе на плечо одну, попутно подбирая пояс с ножнами и спешно застегивая его на себе. Все движения Манса были резкими и дергаными, и в его облике уже не осталось ни привычного добродушия, ни мягкости. Даже веселость, навеянная крепкой травяной настойкой, исчезла во мгновение ока.

— Куда бежать? Что происходит? — все еще пытался добиться объяснений Аш, поднимаясь с пола.

— Скорее! — прикрикнул Манс, уже выбегая из комнаты на лестницу.

Профессор, чувствуя, как в его груди волнение раскрывает свои железные острые крылья, схватил свой полупустой мешок с торчавшим из ворота мечом, завернутым в тряпки, и сразу же бросился следом за юношей, прочь из дома, словно тот вот-вот должен был обрушиться им на головы.

И стоило им распахнуть дверь, как со всех сторон их окружил хаос.

В городе творилось настоящее безумие.

Толпы хетай-ра в беспорядке метались по тесным улицам и крутым лестницам, толкались в переулках и перелезали через ограды. Кто-то кричал, другие тащили на себе какие-то корзины, горшки и вещи, некоторые падали в суматохе на дорогу, и прямо по ним бежал народ, затаптывая ногами каждого, кто не мог подняться. Пустынники с широко распахнутыми от страха глазами спешили вниз, к выходу из жилой пещеры. Одни хетай-ра, на ходу торопливо застегивая на себе кожаную броню, наручи и нагрудники, сжав зубы и грубо расталкивая народ, ломились вперед — некоторые из этих мужчин и женщин потрясали над головами костяным или стеклянным оружием, что-то гневно выкрикивая в толпу. Другие же, прижимая к груди маленьких детей, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в плечи родных, старались не задохнуться в плотной сутолоке и добраться до выхода. Многие, едва оказавшись в самой гуще народного безумия, почти сразу выбрасывали в стороны свои мешавшие пожитки — сумки, мешки и корзины, и не было никого, кто бросился бы подбирать все эти не нужные больше вещи.

Непередаваемая какофония звуков наполняла Муравейник. Всюду с грохотом распахивались двери и окна, ревел испуганный скот в своих стойлах под непрекращавшееся гудение сигнальных рогов. Внизу громогласно командовали вооруженные солдаты и стражи, пытаясь направить возбужденную толпу к нескольким выходам, где уже стояла давка:

— Sharahat’ta! Sharahat’ta! — безостановочно кричали они.

Изумленный профессор, едва шагнув из дома, мгновенно поддался общей панике, от которой спертый воздух в пещере кипел, — он на один миг задохнулся от нахлынувшего на него волнения и страха, совершенно не понимая, что происходило вокруг. Его выручил лишь сосредоточенный Манс, который явно знал, что стоило делать и куда идти — он сразу же бросился к лестницам, твердо раздвигая толпу руками. Еще на верхних уровнях жилой пещеры Ашарх схватился за край одежды юноши и, наверное, именно благодаря этому они сумели не разделиться в первые минуты в живой массе народа, которого с каждым биением сердца лишь становилось больше и больше.

Брату Лантеи удавалось лавировать в толпе с такой легкостью, что чаще всего хетай-ра даже не успевали понять, кто же их так бесцеремонно отталкивал и проскальзывал мимо. Едва оказавшись внизу, на заполненной жителями площадке, Манс сразу же бегом поспешил к ступеням центральной широкой лестницы, ведущей из Муравейника прямо к главному коридору полиса. Народ тесно сгрудился на вершине, возле арочного прохода, пытаясь протиснуться в основной тоннель и только мешая друг другу. Они дышали в затылки своим соседям, цепляясь за их одежды и надеясь перекричать стоявший шум. Стражи грубо направляли нескончаемый поток прочь из жилой пещеры, жестоко разнимая стихийно вспыхивавшие драки, они толкали хетай-ра к выходу, плотнее утрамбовывая толпу и свистом подгоняли медливших.

— Sharahat’ta!.. Uguaran! — постоянно повторяли воины.

В этот момент откуда-то со стороны рыночной площади раздался новый мощный шум. Это был словно звук нескольких сокрушительных взрывов, следовавших один за другим. Низким гулом они пронеслись по всему городу, и Ашарху на миг показалось, что стены пещеры и потолок над головой задрожали, но это лишь стаи спугнутых светлячков поднялись в воздух с насиженных мест и зеленовато-желтым облаком закружили над Муравейником. Никто не обратил на взрывы особенного внимания — паника и так уже достигла наивысшей точки, лишь испуганно озирались по сторонам малые дети, да прислушивались к затихавшему эху стражники.

Манс упорно пробивался сквозь толпу, перескакивая через ступени и без всякой жалости локтями прокладывая себе путь наверх. Профессор, чувствуя себя обузой, постоянно то цепляясь за прохожих мешком или рукоятью меча, то спотыкаясь о чужие ноги, больше всего на свете в тот момент боялся, что их с юношей отсечет друг от друга народ. Он до побелевших костяшек сжимал одежду своего приятеля и все продолжал плыть в океане живых тел, без сомнений отталкивая мужчин и женщин, пиная чьи-то упавшие вещи и желая лишь одного — чтобы это все наконец закончилось.