Пол Андерсон - Девять королев

Слуга с фонарем встретил их на крыльце и с поклоном проводил в дом.

— Обед готов, — почтительно заверил он. Аппетитный запах съестного подтвердил его слова.

Форсквилис взглянула на спутника. Глаза ее были серого цвета, как и глаза Минервы-Афины, на которую она так походила. У богини, растерянно подумал Грациллоний, копье, шлем и щит с эгидой. А этой женщине и без головы Горгоны ничего не стоит превратить мужчину в камень.

Королева заговорила на свободной латыни.

— Я еще днем послала известить, чтобы ужин приготовили для двоих. Приятно ли это королю?

Он неловко пошутил:

— Разве ты не читаешь мои мысли?

Она не приняла шутки.

— Для этого потребны сильные чары, которые могут обратиться во зло, и без крайней нужды не подобает к ним прибегать.

Грациллоний смутился. Следуя примеру хозяйки, он отдал плащ слуге и прошел за ней в триклиний. Стены были расписаны буколическими сценками. Как видно, ни Форсквилис, ни прежние обитательницы не позаботились обновить фрески, которые дышали стариной. Только мозаики на полу в столовой были стыдливо прикрыты тростниковыми циновками. У исанцев не было в обычае возлежать за трапезой, и вместо привычных лож Грациллоний увидел высокий стол и кресла. Богатая скатерть и дорогая посуда, как он подозревал, были знаком почтения к гостю. Стройность фигуры королевы наводила на мысль, что обычно она довольствуется самыми скромными кушаньями.

Усадив гостя за стол напротив своего места, Форсквилис перешла на родной язык.

— Сегодня для тебя был трудный день. Теперь следует отложить заботы и подкрепиться.

— Ты… снисходительна ко мне, — отвечал Грациллоний, приняв решение держаться латинской речи. К чему осложнять и без того щекотливую ситуацию? — Я постараюсь, но это будет нелегко. Прости, если я не смогу сразу забыть о делах.

Дело было не в том, что Совет отказал ему в поддержке. Его задело, что обсуждение шло так, будто он был простым курьером — в лучшем случае, послом, а Ис вовсе не подчинен Риму, но самостоятельно принимает решения, наиболее выгодные для города.

В первый раз Грациллоний увидел, как губы Форсквилис изогнулись в усмешке.

— Ты думаешь, что это моя вина? Что ж, отчасти да. Но разве сам ты не сделал бы все, что мог, отстаивая интересы Рима?

Слуги в черно-золотых ливреях внесли чаши для омовения рук и полотенца. Следом вошли другие, разлили по кубкам неразбавленное вино, расставили закуски: вареные креветки, соленые баклажаны, сырую рыбу под луковым соусом. Исанская кухня была весьма хороша, хотя не всякий мог себе позволить дорогие блюда; но обжорство в Исе было не в обычае.

Грациллоний поднял кубок. На душе у него полегчало.

— Верно. И нам не из-за чего ссориться. Я признаюсь, что был несколько… гм-м… удивлен. Нелегко поверить, что ты знаешь о делах Максима больше, чем даже я. Я не собирался говорить о его намерениях, потому что надеялся оставить за собой преимущество на случай, если случится что-либо непредвиденное. Но ты узнала все раньше меня. Он будет хорошим императором, и значит, его правление пойдет на пользу Ису.

— Я и Сестры надеемся на это. Мы взывали к Трем, прося послать нам хорошего короля, и они прислали тебя.

Грациллонию стало не по себе. Он был римлянином, солдатом и получил хорошее образование. У Максима были серьезные, разумные причины прислать его сюда. С чего бы ему верить, что в дело вмешались чужие боги или колдовство? И Форсквилис не делала никаких пассов, не читала заклинаний, а просто сидела напротив. И с каждой минутой казалась все прекраснее. Но что-то мелькало в ее глазах, в голосе, отчего нетрудно было поверить, что эта женщина живет на границе иного мира.

Грациллоний предпочел перевести разговор на обыденные темы.

— Ты, кажется, предлагала забыть о заботах? Не расскажешь ли ты о себе? Мою историю ты уже слышала.

Она послала ему долгий пристальный взгляд и пробормотала про себя:

— Дахилис не ошиблась. Ты в самом деле добр. Может, ты и станешь вторым Хоэлем.

В сдержанном тоне ее проскользнула, однако, нотка сомнения.

— Предзнаменования смутны, — прошептала она, — но ведь наш век — время перемен.

Он не желал вглядываться в эти смутные и неподвластные разуму глубины… пока не желал. Грациллоний глотнул ароматного вина и отправил в рот острую закуску. Лучше держаться земных дел.

— Ты была женой Хоэля? — спросил он.

Она кивнула.

— Я была отмечена знаком после смерти Квистилис, за год до его гибели. Мне было тогда четырнадцать. Он был нежен. Я понесла от него дитя, но потеряла его из-за того, что делал со мной Колконор.

Грациллоний представил себе кровавый комок на полу или на постели. Быть может, он еще шевелился с минуту. Озноб прошел по телу. Она говорила так спокойно, словно это случилось давным-давно и не с ней. Душа покинула ее. Вернется ли?

— Смею ли я спросить, сколько тебе лет? — осторожно поинтересовался он.

— Двадцать зим. Дахилис немногим моложе…

— Ты мудра не по годам, Форсквилис.

— Знание было моим единственным убежищем, — спокойно объяснила она.

За ужином они вели легкий разговор (хотя ему ни на минуту не стало скучно), но потом она кое-что показала ему. Полутемная келья с единственным светильником, сделанным из кошачьего черепа; полка, заваленная свитками и пергаментами; терракотовая фигурка женщины, происходившая, по ее словам, из древнего Тира; кости, исписанные тайными знаками, пучки сушеных трав, кремни, то ли обработанные Древним Народом, то ли упавшие с неба громовыми стрелами…

— Все это само по себе не нужно, Грациллоний, — глаза Форсквилис в полутьме казались огромными. — Эти вещи — только учителя и помощники. Когда я впадаю в транс, мой дух уходит далеко. Когда-то все королевы обладали подобной силой. Но в наш век, когда сами боги слабеют и ошибаются, она досталась только мне. Ты помнишь большую сову, которая пролетела над тобой в полночь на поляне в лесу Арморики?…

…В спальне она серьезно сказала:

— Освятим себя. Да пребудет с нами Белисама.

Форсквилис распустила волосы, и он подивился их золотистому оттенку. А когда она сбросила с себя одежды, он увидел, что тело ее прекрасно.

Бык пробудился в нем. Он подумал о Дахилис… но ведь она сама просила…

Форсквилис рассмеялась, глядя на него:

— О, богиня щедра ко мне.

Грациллония задели эти слова. Что она понимает? Разве она знала не только Хоэля и Колконора? Или в правление короля-мерзавца ее странствующий дух проникал в более счастливые семьи?

Нет. Он отбросил эту мысль. С Дахилис он поначалу был очень осторожен, стремясь успокоить ее страхи и узнать, как доставить ей удовольствие. Он ожидал, что с этой Афиной все будет так же или что она примет его равнодушно. Но она трепетала от страсти, прикосновения ее рук были нежными и возбуждающими. Когда он возлег с ней на ложе и вошел в нее, у женщины вырвался крик. Утром, глядя на Форсквилис, Грациллоний думал об изменчивости и непознаваемых глубинах моря. Спина у него была исцарапана до крови.