Наталия Ипатова - Былинка-жизнь

— Ты мертв, — ответил Олойхор. — Я сам…

— Ты попытался. — Король стоял посреди арены, облаченный в свет. — Ты замарал отцовское место. Олойхор Дерьмо Прилипни. Иди сюда.

Олойхор поднялся на ноги.

— Я брал у тебя семь схваток из десяти, — сказал он.

— Игры кончились.

— Нет! — шепотом воскликнула Имоджин. — Ты не можешь царствовать с именем братоубийцы. Он причинил мне больше зла. Это мое дело. Это же… — она разжала ладонь, глядя на пучок травы, — это — Лес?

— Это Лес и для него, — одними губами напомнил ей Ким. — В любом случае я не могу ни позволить тебе драться с ним, ни отпустить его добром. Он накопит силы и злобы, вернется и принесет с собрй много беды. У меня был случай… узнать брата.

Олойхор, стоя наверху, пошатнулся и приложил ладони к вискам. Все смотрели на него. Лицо у него было влажным, дыхание — прерывистым. Казалось, он испытывает сильную боль. Происходило что-то явно невыносимое для него. Губы его шевельнулись, но, даже напрягая слух, Имоджин ничего не разобрала. Растирая лоб, Олойхор сделал шаг вперед, как слепой, неловко наткнувшись на перила. И упал на колени, а затем завалился на бок, цепляясь пальцами за резные столбики.

Прямо за ним стояла Дайана с презрительным выражением на бледном лице. Не говоря ни слова, она швырнула на песок окровавленный нож-иглу.

— Я знала, — чужим голосом сказала Имоджин, — в конце концов она его предаст.

— Я слишком любила его, — возразила фаворитка. — Тебе не понять. Ему больнее было выносить этот… стыд.

Имоджин разжала пальцы, измятый клубок зелени упал к ее ногам. Она посмотрела на него… и раздавила босой ногой. Потом посмотрела на Кима.

— Это сделала я, а не она. Ты понимаешь.

Он сделал вдох. Сглотнул. Опустил напряженные плечи. Повернулся лицом к изнемогшей от перипетий толпе — подданным. Только самому ему и женщине, стоявшей рядом, ведомо было, какую дань он собрал с них сегодня, особенно с тех, кто ближе стоял.

— Я хочу отдохнуть, — сказал он. — Имодж?..

— Я не пойду в тот терем. — Ее даже передернуло. — Там все не так, как при твоем отце. Надо все вымыть, вычистить, проветрить…

— Ага, — догадливо кивнул Ким. — А там, — он указал подбородком, — все еще конюшни?

Проталкиваясь через очумевшую толпу, они, держась за руки, двинулись к длинным бревенчатым сараям, разделенным на стойла, где топтались и шумно дышали переведенные с летних пастбищ кони. Тронутая морозом рябина алела над жухлой травой. Из отворенных врат пахнуло лошадьми и теплом. В хозяйственной перед входом громоздилась гора сена с воткнутыми в нее вилами: лошадиная порция на сегодня. Конюх нагреб ее с сеновала и убежал смотреть ристания. Имоджин отметила про себя, что при Клаусе всем коням в королевских конюшнях полагался овес. Киммель притворил за собой ворота прямо перед носом эконома, нерешительно спросившего его указаний, а в петли для верности вложил вилы.

— Имодж…

— Где ты был столько времени?!

— Сердце новое… отращивал.

Имоджин судорожно дернула подбородком, подавляя желание разрыдаться.

— Место там… есть?

Наконец, наконец, наконец — уткнуться в грудь, обнять, захлюпать носом, вдохнуть любимый запах, ощутить мягкое сено под спиной. Истории просто обязаны хорошо кончаться. Еще совсем чуть-чуть, и…

— Ким, — спросила вдруг она, — а если я рожу тебе близнецов?