Наталия Ипатова - Былинка-жизнь

Странно и где-то даже смешно. Воспринимая как негодный фарс и саму свадьбу, и все сопровождавшие ее ритуалы, Имоджин буквально молилась всем богам, которых знала, чтобы отвести непогоду. Ристания были ее единственной надеждой. Если их отменят, в этот день ей, возможно, не придется взять в руки даже ножа для резки мяса.

К тому же, привыкнув к мысли, что меч Олойхора войдет в ее сердце быстро и практически безболезненно, к иному способу самоубийства Имоджин готова не была.

Невзирая на всю невозможность далее выносить эту боль.

Внутреннее напряжение, поддерживаемое взглядами в сторону Дайаны, ощущение объединяющей их тайны были вроде вожжей и удил, а также — шпор, подгонявших ее двигаться в единственном избранном направлении. То, что ей предстояло, не оставляло ей возможности размышлять об иных вариантах.

Для состязаний в воинских искусствах традиционно был отведен пустырь, примыкавший к заднему двору королевского терема. Там выгородили площадку, где стреляли из луков по круглым, измалеванным красной краской мишеням на треногах, отсекли и разделили легким низеньким барьером дорожку, чтобы было где скакать навстречу друг другу конным копейщикам, а самое главное: выделили круг поединщиков-меченосцев, сражавшихся пешими. Выходить на свежий песок дозволялось только участникам, пересекать его — только распорядителям состязаний. В прежние годы, когда Имоджин в составе королевской семьи присутствовала на ристаниях, она с братьями-принцами заявлялась сюда пораньше, повисала на ограде из жердей и видела, как служители выносят из сараев струганые скамьи, которые в течение года натирали маслом — для важных персон. Над ними воздвигали навес из ткани в сине-желтую полоску, на сами скамьи для удобства раскладывали коврики и подушки. Те, кто попроще, довольствовались досками, положенными на козлы и устланными домоткаными половиками во избежание случайной занозы в нежном месте. Чернь же и вовсе стояла на своих двоих по тремсторонам квадрата. Мальчишки жалели, что не могут, как их ровесники, остаться здесь, вплотную к жердям ограждения, так чтобы всадники на разгоряченных конях проносились прямо на расстоянии вытянутой руки, обдавая зрителей разлетающимся песком и пеной с удил.

Потом они и сами сшиблись тут несчетное число раз.

Но это было давно. Что говорить, тогда и солнце светило ярче. Эпоха, когда время тянется бесконечно, осталась в детстве. Сегодня все, кто явился сюда, ждали явления царственной пары, и Олойхор полностью исчерпал возможности права появиться последним.

— Вытащи глаза из пола, — сказал он ей, дернув для убедительности за руку. — Гляди кругом!

Имоджин поглядела и ахнула про себя. Из тех, кто снизу вверх смотрел на царственную чету, она почти никого не узнавала. Чужие лица. Из тех, кого приблизил к себе Клаус, не было практически никого. Разве что тот… и вон тот, под руку с незнакомой женщиной. Должно быть, из тех, кто при прежнем короле тщетно ожидал при дворе милостей. Клаус доподлинно знал, кто чего стоит. Не тех Олойхор отличает, не тех.

Но зато кодла вся при нем, Дайана с гонором теневой королевы. Карна с грудями, как у кормилицы. Циклоп, величественный и страшный — опора власти. И Шнырь при них — мелкой сволочью. Те, кто знает истинное положение вещей. Те, кто держит в руках самого короля.

— Так лучше, — удовлетворенно произнес над ее ухом Олойхор.

Спокойно, с совершенно ясной головой Имоджин досмотрела до конца состязательную программу. Страсти возбужденной толпы не задели ее даже краем плаща.

Действующие лица исполняли свои роли с подобающим энтузиазмом, лучники бранились между собой, кони оставляли на песке дымящиеся кучи, витязи волтузили друг дружку, покуда была сила держаться на ногах. Публика рукоплескала, и на этих волнах Имоджин раскачивалась, будто стоя на доске. Детская память о годах, проведенных у моря, сохранила воспоминания о чудаках, катавшихся на приливной волне, испытывавших странный, за гранью понимания восторг при виде надвигающейся водяной стены. Так примерно она себя и ощущала все то время, пока длились ристания, солнце перемещалось по небосводу, а вместе с ним ползла и тень, отбрасываемая навесом на скамьи.

Еще ее поддерживало знание ритуала. На господское возвышение Имоджин проследовала перед своим королем и господином. Чтобы спуститься обратно, вниз, пришлось бы миновать его. Именно это ей и придется сделать: как Госпожа ристания — ведь состязания проводились в ее честь — королевская невеста должна была возложить венок на победителя в схватке благородных. Вот и победитель уже готов: пошатываясь от усталости, спешившийся витязь вышел на середину, снял шлем с бармицей и, преклонив колено, ждал, когда она спустится вниз и произнесет свою долю торжественных речей. Волосы его взмокли и облепили чело.

Имоджин встала и потратила несколько секунд, разбирая складчатые юбки. Олойхор едва ли будет в восторге, если она упадет, наступив на ступеньках на подол. Да и сама она готова была принять смерть от руки коронованного убийцы мужа, но не смех от простонародья.

Хотя… хотя едва ли кто-нибудь тут осмелится прыснуть даже в рукав под суровым взором Циклопа Бийика. Можно задуматься, хорошо это или плохо. Но не сейчас.

Имоджин прошелестела шелком мимо Олойхора, мимо Циклопа, заметно отшатнувшегося, стоило ей с ним поравняться. Когда она миновала Дайану, что-то острое коснулось ее бока, чиркнув по шелку и оцарапав кожу.

Имоджин кивнула и прикрыла распоротый шов широким рукавом. Карна как обычно посмотрела сквозь нее.

Едва ли она воспринимала окружающий мир иначе, чем бессмысленное сочетание цветных пятен. Она ведь беременна. Как это?..

Самой Имоджин мир казался настолько тяжелым, что вот-вот выскользнет из пальцев. «Мне страшно», — сказала она про себя. Но вышло неубедительно.

Под туфлями скрипел песок. Это ведь уже не возможность, не замысел, не план. Это вот оно. Уже. Сейчас уже никуда. Вот сейчас она вытащит глаза из земли, откроет рот и произнесет слова, которых не вернуть.

Почти интуитивно сообразив, что достигла центра арены, Имоджин повернулась лицом к королевским креслам. Все смотрели на нее. Она зажмурилась, представив себе обнимающие.ее руки Кима. Помогло. Она почти почувствовала их.

— Ристания не окончены, — сказала она.

Получилось громко, и слова ее отозвались недоуменным ропотом по рядам.

— Стоя на этом месте, каждый может потребовать меч, — продолжила женщина в круге. — И вызвать каждого, на жизнь или на смерть. Я требую себе меч.

Она протянула руку в сторону и чуть назад и замерла, ожидая, пока распорядитель вложит рукоять ей в ладонь. И он вложил, когда оторопь его прошла, с опаской глянув на высокие скамьи и оправдавшись формулой: