Вероника Иванова - Право быть

— Можешь хоть несколько минут побыть серьезным?

Зачем, дружище? Ты ведь прекрасно знаешь, что разговор со мной, если только он не будет переведен в шутку, причинит тебе много боли. И все равно стремишься нарваться на удар? Не знаю точно, чего добиваешься ты, но если бы я сам действовал подобным образом, сие означало бы…

Ты ищешь боль снаружи, чтобы победить боль внутри.

— Лучше скажи прямо, что случилось.

Он посмотрел на меня, отвел взгляд, опустил голову, снова поднял:

— Я влюбился.

Замечательная новость! Кажется, так говорят люди друг другу, когда делятся схожими откровениями? Но мне почему-то не хочется радоваться. Впрочем, и горевать нет никакого проку.

— Бывает.

— Ты не понимаешь…

— Понимаю.

— Она… Она не для меня. Или я не для нее? Неважно! Это не должно было случиться, вот и все.

— Но случилось.

Я сполз с кровати, подошел к окну и пошире распахнул ставни. День снова будет жарким, может быть, даже жарче, чем предыдущий, потому что над городом уже поднимается белесая дымка. И когда же случается еще лучшее время любить, если не знойным летом?

— Я не знаю, что делать.

— Выждать время, если не уверен в своих чувствах.

— Но я… Я уверен.

— И давно это с тобой?

— Со вчерашнего вечера.

Если размышлять логически, то вчера весь вечер Борг находился в штаб-квартире Опоры, занимаясь срисовыванием значков шифрованного текста с белоснежной кожи сестры Королевского мага. Неужели…

— Кто она?

— Зачем спрашиваешь? Ты же и так все понял.

Хм. Значит, Роллена? Трудно было предположить. В самом деле трудно. Более неподходящую друг другу парочку невозможно представить. Но раз судьбе было угодно свести их имеете, они все равно какое-то время будут идти по одной троне. И уж лучше долго, нежели коротко.

— Вы… Уже?

Борг едва не поперхнулся:

— За кого ты меня принимаешь?

— За здорового и крепкого мужчину. Я не прав?

— Я же сказал, что влюбился! — Последнее слово он произнес с благоговением, которому позавидовали бы и боги.

— Влюбленность мешает соединению тел?

Он вскочил и со злостью хлопнул ладонями по столу.

— Со мной такого не случалось… никогда! Я… я боюсь даже дотронуться до нее и в то же время хочу прижать к себе и не отпускать ни на миг.

Какие знакомые слова. Вернее, какие знакомые чувства. Желать коснуться хоть кончиками пальцев и понимать, что не можешь себе этого позволить. Потому что она еще не сказала «да». Так и не сказала «да»…

— Я ведь много раз видел ее при дворе, издалека, правда, но мне и не хотелось подходить. Да, она красивая, очень красивая, но меня к ней, веришь, ни разу не тянуло, а вчера, когда она вдруг оказалась рядом… когда прижалась ко мне, словно прося о помощи… Я не знаю, что произошло. Не понимаю. И от этого мне больно, больно внутри, вот здесь, понимаешь? — Рыжий стукнул себя кулаком в грудь.

Понимаю. А еще догадываюсь, что, даже если предложить тебе быстрое и надежное избавление от такой боли, ты не согласишься. Ни за какие сокровища мира. И я не соглашусь.

— Нужно время, Борги. Немного времени. Или много.

— И что потом?

— Потом ты все поймешь точно.

— Уверен? Сам-то пробовал?

Не один раз. И, что забавно, с каждой новой попыткой словно самостоятельно набираясь опыта, промежуток, необходимый для принятия решения, сокращался все больше и больше, пока не стало достаточно одного-единственного взгляда.

Взгляда в пепельно-серые глаза.

— Да.

— И как сейчас? Понимаешь, любишь или нет?

— Понимаю.

Утренний ветерок стих окончательно, и в наступившем безмолвии хрипловатое приветствие гройга прозвучало со двора, как гром:

— Доброго дня, прекрасная госпожа! Что вам угодно в моих скромных владениях?

— Мне угодно видеть моего супруга.

Смысл сказанного дошел до меня лишь спустя вечность, потому что звуки голоса, раздавшегося снизу, жили в трех временах одновременно.

В прошлом.

В настоящем.

В будущем.

«Мне угодно…» пронзило начало летнего дня, пронеслось сквозь и без того теплый воздух, еще сильнее раскаляя все, что успевало задеть своими стремительными крыльями.

«Видеть…» было напитано леностью рассеивающейся ночи, покорно сдающей бразды правления юному утру.

«Моего супруга…» ускользало, как дымка поднимающегося над водой тумана, который, кажется, еще чуть-чуть, и можно будет сжать в ладонях, но момент обретения никак не желает наступать, все дальше и дальше убегая к горизонту будущего, возможному и недоступному.

— Супруга? О ком вы говорите, прекрасная госпожа?

— Это ко мне!

Самому показалось, что крикнул, до ушей долетело что-то сдавленное, больше похожее на стон, но меня услышали, потому что вскоре на лестнице раздались шаги, легкие, неторопливые, нерешительные и все же не замедляющиеся.

Нужно было подбежать к двери, распахнуть ее, поклониться нежданной гостье, приветствовать… Словом, следовало выполнить множество действий, которые могли бы успешно скрыть замешательство и удивление. Обязательно нужно было. Но я никак не мог заставить себя сделать шаг из прошлого в настоящее. Тот шаг, на который решилась она.

Россыпь жемчужин в бездонной черноте волос, словно звезды на небе, но не те, что ярко мерцают в полуночи, а те, что мягко греют своим светом сердце, замершее в ожидании рассвета. Пепельно-голубой шелк платья окутывает стройную фигуру, как дым, и кажется, что стоит подуть, и его невесомые клочья улетят прочь, обнажая…

— Ты никогда не говорил, что женат, — оторопело укорил меня Борг, глядя на женщину, королевой переступившую порог комнаты.

Королевой, у которой мог быть и был всего лишь один подданный. Я.

Не говорил? Да я и сам не знал. Вернее, знал, но не верил. И сейчас не верю. Не могу.

— Договорим как-нибудь потом, хорошо?

Вопрос растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа с моей стороны. Рыжий вспомнил навыки полевого агента и скрылся с глаз так стремительно, что я не заметил его исчезновения, но сразу почувствовал: мы остались наедине. Мы? Нет, все еще не вместе, а по отдельности. Я и Шеррит. Шеррит и я.

— Почему ты…

Пришла? Дурацкий вопрос! Просто решила прийти, и никто не смог бы помешать ей. Никто бы не посмел помешать.

— Почему ты назвала меня…

Слово упорно не хочет слезать с языка, цепляется сотней крохотных крючков, и выдрать его из меня можно только с кровью, но женщина, пришедшая вместе с утром, почему-то не хочет кровопролития и спешит ответить:

— Потому что для тебя у меня нет другого слова.