Карина Демина - Королевские камни

— Возвращайся, пожалуйста, — попросила она шепотом.

Услышал ли?

Он лежал так тихо, а Ийлэ боялась посмотреть на своего пса.

А ведь он действительно ее.

Ийлэ его не отпустит.

— Возвращайся, — чуть более уверенно повторила она. — Ты же не можешь нас оставить… ты обещал, что будешь заботиться обо мне… и о ней тоже…

Бледный.

Белый какой. И сердце бьется то часто, быстро, то медленно… главное, чтобы выдержало. А оно надежное, большое.

— Зачем ты пошел за мной? Они бы не тронули меня… не тронули… я, наверное, плохо умею объяснять… — Ийлэ коснулась его руки.

Холодная.

И вялая.

— Если бы я не смогла удержать силу, то просто отдала бы ее… земле отдала бы… и я отдала, а ты… не умирай, пожалуйста…

Он не умер. Ни в этот день, ни в следующий.

Лежал.

Дышал.

Глотал воду с ложечки, и бульон. И сердце успокаивалось, выбивало ритм.

Время.

Его вдруг стало так много, что Ийлэ не знала, куда девать. Она ждала. Отсчитывала про себя секунды, потому что наедине с собой, в тишине, сходила с ума.

Она рассказывала Нани сказки.

И пересказывала.

Путалась в словах.

Играла. Кормила. Что‑то ела сама. Иногда — проваливалась в муторный сон, в котором снова шел дождь, правда, обыкновенный осенний. И кто‑то страшный прятался в этом дожде. Ийлэ пыталась от него сбежать, но поскальзывалась и летела в грязь.

Проваливалась.

В яму волчью, в которой кольями торчали одревесневшие старые корни, они пробивали Ийлэ, и она умирала, чтобы очнуться и понять — жива.

Семь дней?

Или восемь?

Нат считал, но Ийлэ стеснялась спросить, как стеснялась и рассказать о своих снах.

А потом Райдо открыл глаза.

Не чудо ли?

Чудо было столь долгожданным, что Ийлэ совершенно растерялась. И расплакалась. И сказала:

— Я тебя ненавижу.

Дура.

Он же улыбнулся… шевелиться не мог, но улыбнулся же…

И тогда Ийлэ поняла: он будет жить.

— Знаешь, — сутки спустя он сумел сесть, опираясь на подушки, которые притащил Нат, но все же сидел, — а она издохла…

Райдо медленно шевелил пальцами, которые плохо слушались. И трогал шею, грудь, плечи, точно проверяя, есть ли они.

— Кто?

— Тварь, которая внутри меня. Я ее больше не слышу. Она сдохла, да?

Райдо протянул руку.

Все еще холодная. А он утверждает, что в комнате жарко, и прав, конечно, жарко. Натопили так, что дышится с трудом, только ему тепло нужно, чтобы отогреться.

А он капризничает.

Его ладонь Ийлэ взяла обеими руками.

Закрыла глаза.

Сосредоточилась, потянулась к разрыв — цветку, который… которого больше не было.

— Да… кажется… — Ийлэ пробовала вновь и вновь, но сила ее уходила в пустоту, чтобы вернуться эхом. — Я… я про тебя думала, а не про него…

— И значит, получилось?

Руку высвобождать Райдо не спешил.

— П — получилось.

Случайность, не более того…

— У меня кровь закипела, — второй рукой Райдо почесал нос. — Вот тварь и сварилась… я сам едва не сварился… думал, сдохну.

— Ты… бестолочь! Хуже Ната.

Ухмыляется только.

Довольный.

И ему кажется, что все чудесно, что получилось же… не понимает, что шансов выжить почти не было, что еще одна молния и…

— Не плачь.

— Я не плачу, — Ийлэ поспешно вытерла глаза. — Здесь дымно. Вот и слезятся.

— Ну да…

А что ему сказать? О страхе своем? О том, что она, Ийлэ, не желала ему смерти? Он знает. Или о том, что не хотела бы жить без него? А этого ему знать не следует.

И без того чересчур самодоволен.

— Ийлэ…

— Да.

— Я все понимаю. Мне не следовало лезть. А я сунулся. Испугался за тебя. Сдурил. Вот и за дурость свою получил сполна… и если бы не ты, я бы сдох там… а ты что‑то сделала… спасла… а кровь все одно кипела… или не кровь, но живое железо. Главное, что прожарило меня, как того кабана на королевской свадьбе, до корочек хрустящих. Я‑то не кабан, выдержал. Твари же тяжелей пришлось… и вот.

И вот.

Иначе не скажешь.

Ийлэ отпустила его руку, но Райдо потянулся, дотянулся до щеки.

— Теперь все будет хорошо. Веришь?

— Да.

Она солжет.

Или нет, она ведь верит, что и вправду будет хорошо… он здоров. И разве это плохо? Отнюдь. Он поднимется с кровати. И постепенно отвыкнет от боли, это легче, чем привыкать. Он вспомнит, каково это, быть собой прежним, который в полной силе.

Слово сдержит.

Позаботится об Ийлэ… и не о чем печалиться, совершенно не о чем, разве что о том, что Ийлэ больше не нужна ему.

Это такая мелочь…

— Мы позже поговорим, ладно? Мне… мне пора… там Нани… или Броннуин… я подумала, что Броннуин — красивое имя. Не альвийское, но… кому теперь нужны альвийские имена? А так… Броннуин ей будет легче и…

— Иди, — Райдо смотрел внимательно и, кажется, сумел заглянуть в мысли, но и пускай.

Ийлэ нечего прятать.

— Иду… Ната позвать?

— Позови.

— Он о тебе беспокоился… и я уже иду.

— Уже иди. Сбегай.

— Что?

— Ничего. Тебе послышалось.

— Да?

— Конечно. Мы и вправду поговорим потом. Обо всем. Обещаешь?

— Да.

Ей легко дать слово. Быть может, его вовсе не понадобится держать, а сейчас это слово дало свободу. И шанс сбежать. Она не ослышалась, а он правильно все понял.

Наверное, Ийлэ неправильной уродилась, если все время от чего‑то бежит.

Кого‑то.

Того, кто прячется в дожде и с каждым разом подходит ближе. Он ждет, когда Ийлэ совершит ошибку. И знает, что там, во сне, ей некуда деваться.

Это несправедливо.

Ей удается спрятаться, не от снов, но от Райдо, в собственной комнате, уже почти обжитой, привычной.

— Он нас не обидит, — Ийлэ коснулась курносого носа дочери. — Вот увидишь… мы ему не нужны, но не обидит… не прогонит. Позволит остаться в поместье, будет заботиться… как о со — родичах… а больше нам ничего и не нужно.

Ложь.

Вот только правда пугает. Ийлэ к ней не готова.

Она прячется день и другой.

И третий тоже, уже сама не понимая, от сна или от яви. Наяву нет дождя, наяву солнце яркое пробирается в окна. Наяву пахнет весной и валерьяной, почему ею? Ийлэ не знает, но с каждым днем запах становится все более резким, раздражающим.

Ийлэ ищет его источник, но бесполезно.

Кажется, этот запах существует исключительно в собственном ее воображении.

И когда она почти готова была сбежать от него, появился Райдо. Вошел без стука, огляделся.

Хмыкнул.

— Поговорим? Ты обещала.

— Да.

— Да обещала или да поговорим?

— Поговорим.