Карина Демина - Королевские камни

Ийлэ.

Мягкое. Как вода. И сладкое, как вода… да, он ей так и говорил. Или не говорил, но только думал? Запуталось все, смешалось… но ничего, Райдо разберется. Встанет и разберется.

Когда встанет?

А когда‑нибудь… кровать ведь жесткая. Он лежит, лежит, и всю спину уже отлежал. В эту спину впиваются крошки… какая скотина ела в кровати больного?

Раздражают.

И еще одеяло, которое натягивают по самый нос. Одеяло толстое, пуховое, под ним жарко, а ведь в комнате еще и топят… проветрили бы хотя бы раз.

Надо вставать, а то ведь уморят этой заботой.

Надо.

Или хотя бы глаза открыть.

Райдо постарается… вот сейчас и постарается…

У него почти получилось.

Просто сил нет…

— Райдо…

Зовут.

А только отдохнуть собрался. Он вообще болеет… и какого хрыся больного человека сна лишают? Сон для больных очень полезен… а они тут зовут… и вновь кормят.

Бульончик?

Бульончик — это хорошо… но без соли и без приправ… нет, с хорошим Райдо поспешил. Мерзость, но эту мерзость он послушно глотает, потому как силы нужны. Нет, смех кому сказать, чтобы он, Райдо из рода Мягкого олова, был слабее новорожденного щенка…

А глаза он откроет.

Завтра.

Или уже сегодня? Время летит. А под одеялом жарко… слишком жарко… скинуть бы его… и пальцы шевелятся. Или ему только показалось? Шевелятся… точно шевелятся… а если пальцы, то и глаза… свинцовые… оловянные веки, точно, тяжеленные, как щит родовой.

Свет пробивается.

И Райдо жмурится. Стискивает зубы.

Открывает глаза.

А зря… свет яркий… у самого окна положили, хрысь их задери! Солнце слепит. И Райдо жмурится, кажется, слезы текут. Ну вот, не хватало разревется…

— Живой, — говорят ему.

Живой, соглашается Райдо. Он это слово потом произнесет, когда наново научится говорить.

— Ты… — говоривший склоняется к лицу, но все одно не разглядеть, так, белое размытое пятно.

Говорящее.

— Ты… если бы ты знал… как я тебя ненавижу! — острые кулачки тычутся в грудь.

Ненавидит?

Нет, Райдо не чует ненависти.

— Я… я испугалась! Я же просила! А ты…

Плачет?

Наверное. Вряд ли это мокрое, что падает на лицо, дождь… откуда в комнате дождю взяться?

Ийлэ.

Имя — вода.

Женщина — вода.

Гроза и молния в ее ладонях. Молнии горячие, и Райдо обещает, что больше не будет их трогать. Он хотел бы сказать ей, а еще прикоснуться к влажной ее щеке, стирая эти слезы, но пока слишком слаб.

Пока.

Семь дней.

Ийлэ не знала, что время может быть таким вязким.

Минуты тянулись за минутами, и она встревоженно вздрагивала, когда часы внизу подавали голос, отмерив очередной час.

— Он выживет, — Нат уже не спрашивал, повторял это, точно заклятье, и если бы слова имели силу, Ийлэ согласилась бы. — Ведь до сих пор живой, а значит… надо подождать.

Ждали все.

Хмурый Гарм, который, кажется, растерялся, не зная, что ему делать. Нира, испуганная больше обычного. Нат.

Сама Ийлэ.

Она очнулась уже в доме, в постели, куда ее положили, заботливо укрыв одеялом. У постели сидела Нира.

— Сколько? — Ийлэ облизала пересохшие губы.

Она была пуста.

Почти.

Нет, сила оставалась, но на донышке, и этой силы не хватит, чтобы помочь Райдо… а если так, то договор не исполнить… здесь не исполнить, разве что в Предвечном лесу, но Предвечные леса не любят псов еще сильнее, чем молнии.

— Утро уже, — сказала Нира, отводя взгляд. — Совсем утро…

— Райдо?

— Он дышит.

Дышит? Это ведь хорошо, если дышит… это замечательно… значит, он не умер. А если не умер, то будет жить, потому что сильный и справится. У него ведь живое железо… и вообще псы куда выносливей людей…

Ийлэ выбралась из кровати.

Кружилась голова.

Болела неимоверно, и эта боль мешала сосредоточиться на важном.

— Тебе плохо? — Нира помогла устоять на ногах. — Полежи… тебе надо полежать… я принесу поесть, а потом мы…

— Райдо.

— Ему не стало хуже за ночь, — здраво рассудила Нира. — И значит, час — другой он еще потерпит. С ним Нат и… Гарм тоже… и они говорят, что Райдо держится, что ран открытых нет и… и он сильный.

Сильный.

Ийлэ тоже… нет, она хочет быть слабой, и чтобы о ней заботились, но это — потом. Ей надо убедиться. В чем?

В том, что жив.

Дышит.

И сердце бьется.

Ийлэ оделась.

И коснулась макушки Нани, подумав, что она тоже имеет право… но нет, позже, когда Ийлэ сумеет ее донести. А сейчас самой бы добраться.

В комнате Райдо было жарко.

Камин пылал. И свечи.

И близость этого, живого огня успокаивала.

— Он совсем не шевелится, — Нат не повернулся даже, он сидел у постели, напряженно вглядываясь в лицо Райдо.

— Я запретила ему выходить.

— Знаю. Я… тебя не виню. Никто тебя не винит, — Нат потер ладонями глаза.

А он ведь, как и Нира, не спал всю ночь.

И не ляжет, пока не убедится, что Райдо будет жить. Или пока не свалится от усталости.

— Иди. Я посижу, — Ийлэ коснулась руки. — Отдохни… а потом меня сменишь. Или Гарм пусть сменит… ты поспи немного, ладно? И Нира пусть ляжет. Малышку только сюда принесите…

— Я не хочу спать.

— Хочешь. И я захочу к вечеру… это может затянуться надолго. И тогда мы все упадем от усталости. Это будет нехорошо.

Нат кивнул.

Он был разумен.

— Я вернусь через два часа.

— Ладно.

— И… что еще тебе принести? Мы его напоить пытались, но его вырвало… я думал, что за доктором послать надо. Но… он вряд ли что сделает, да?

— Да.

Человек не способен излечить.

А кто способен?

— И Гарм также думает. Сказал, что теперь — только ждать… а я никогда не умел ждать.

— И я.

— Ты ведь его не обидишь, да?

— Да.

Поверил.

И улыбнулся как‑то неловко, сразу стало видно, что улыбаться Нат не привык.

— Ты ему нравишься. А он тебе… я вижу… и хорошо… ты лучше, чем другие.

— Какие другие?

— Не знаю. Всякие. Но ты все равно лучше.

Наверное, следовало бы сказать спасибо за столь высокую оценку, но Ийлэ промолчала. И Нат вышел. Он вернулся скоро, принес корзину с малышкой, которую достал, положил на кровать рядом с Райдо.

— Вдруг почует? Он ее любит… а если любит, то вернется, да?

— Конечно, вернется.

Ийлэ хотелось бы верить, если не ради нее — кто она такая? То хотя бы ради Нани… Броннуин… он называет ее Броннуин и Ийлэ начала привыкать к этому нелепому имени. И еще есть Нат, которого Райдо тоже любит… усадьба… ему ведь понравилась усадьба.

— Возвращайся, пожалуйста, — попросила она шепотом.