Вадим Панов - Головокружение

На человский взгляд получилось не очень, но Копыто хорошо читал ужимки сородичей и прекрасно понял, что продемонстрированная гримаса означает высшую степень уважения, смущения и почитания. Все эти эмоции следовало проявлять в подобных обстоятельствах, однако сама просьба поставила бывалого уйбуя в тупик.

— За что повесить?

— За дело.

— За суриозное?

— А то! Разве ж я осмелился бы беспокоить самого осударствленново ханцлера по пустякам каким? Дело как есть суриозное, и адназначна на повесить тянет.

— Горжусь тобой, брат, — с чувством произнес Копыто. И даже сделал вид, что смахивает выступившую слезу — он видел этот жест в человских фильмах. Как тебя зовут?

— Пуговицей, ваше превосходительство господин осударствленный ханцлер, — браво доложил приободрившийся боец. — С младенчества так кличут, я в младенчестве пуговицу с отцовских портков сожрал. Отвинтил сначала, а потом сожрал. Говорят, все много смеялись тогда.

— Горжусь тобой, Пуговица. — Копыто вышел из-за стола и обнял бойца. — Ты молодец, хоть и жрешь что попало. Ты первый на моей памяти воин, который явился с такой вот просьбой.

— Первый? — насторожился Пуговица.

Но Копыто его не услышал.

— Рассказывай, — предложил он, возвращаясь за стол. — Без рассказа ничего не получится, потому как в таких делах подробностей надо.

— Что рассказывать?

— Что натворил, то и рассказывай, — улыбнулся канцлер. — Не могу же я тебя просто так повесить, надобно знать…

— Меня вешать не надо!

— Как так?

— Не губи, родимый! — Перепуганный Пуговица повалился на пол. — Не губи, молю! Ничего я не творил!

— А-а… доносчик, стало быть. — Поняв, что ничего интересного визитер из себя не представляет, Копыто молниеносно принял внушительный вид, то есть насупился, и стал говорить предельно холодным тоном: — Кого вешать предлагаешь?

— Бойца Дымохода, — с готовностью выдал Пуговица.

— За что?

— А он у меня ятаган стырил.

— То есть ты сейчас без ятагана? Непорядок!

— Не, у меня мой есть, — испуганно сообщил Пуговица. — А энтот я у Пивасика в сику выиграл.

— То есть Пивасик без ятагана? А ежели война вдруг? Ежели враг в Форт проберется? Как мы врага вешать станем без ятагана?

— Вот я и говорю: раз врага вешать не получится, давай сейчас Дымохода повесим, чтобы, значит, хоть кто-то пострадал за такой позор.

— А Пивасик?

— Пивасика потом. Он мне денег должен, пусть отдаст сначала.

— Хорошо, боец, я тебя услышал. Это все?

— Ну… — Пуговица помялся. — Ну, ежели ты еще денег мне выделишь, за службу верную, то совсем хорошо станет. — Он умильно улыбнулся. — Мне много не надо, а у тебя все равно есть.

— Все мои средства на семью работают, — важно сообщил Копыто. — А ты, вот, хлебни вискаря семейного за труды праведные да проваливай.

— Да здравствует осударствленный ханцлер!

— Сечешь, боец, сечешь. Наливай…

Справа от Копыто стояла семифутовая (не рекламная) бутыль «Красного Кувалда», второй экземпляр выпрошенный уйбуем для начала рабочей деятельности. И каждую встречу с народом Копыто заканчивал предложением выпить, щедро наполняя пластиковые стаканчики родным продуктом. А слева от канцлера, чуть позади, размещался агрессивного вида хван, точнее, как выразился ехидный Ваня, «макет хвана в натуральную величину». Поскольку Алех защищать Копыто категорически отказался, а присутствие наемных челов не демонстрировало достаточный уровень крутости государственного чиновника, Сиракуза заказал мастерам голема, точно копирующего четырехрукого, который смущал посетителей грозным видом. И в этом был глубокий смысл, поскольку Копыто быстро понял, что смущенный визитер гораздо лучше развязного. Пришибленные суровостью «хвана» Шапки молниеносно терялись, начинали заискивающе лепетать всевозможные благоглупости и просили денег лишь в одном случае из трех. Причем просили, а не требовали.

Но вообще однообразие стоящих перед лидерам семьи государственных задач начинало утомлять. Просителей было много, поток не иссякал, но Копыто уже научился угадывать их желания. Половина пыталась определиться на работу в винокурню, вторая половина доносила на врагов. И все, даже те, кто не просил, хотели денег.

— А, Зараза!

— Да, батюшка, это я, — кокетливо подтвердила вошедшая в кабинет женщина.

— С чем пожаловала?

— Сыночка принесла показать.

— Симпатичныйнатебяпохож, — скороговоркой выдал уйбуй, не поднимаясь из-за стола. — От кого сыночек?

— От тебя, родимый ханцлер, от кого же еще?

Копыто поперхнулся.

— Что?!

— Неужто забыл, как мы с тобой кувыркались?

И Зараза подтянула юбку, попытавшись оголить бедро. В других обстоятельствах уйбуй счел бы жест правильным и своевременным, но сейчас он лишь впал в раздражение.

— Ты это, шмотками не тряси тута, не прачечная, мля. И проваливай лучше, пока другие не набежали.

— Не провалю!

— Чего это?

— Сам признал, что мы кувыркались!

— Мля, да ежели бы я от каждых кувырканий детишек заводил, щаз бы по Форту два лишних полка бегало!

Заумная речь «ханцлера» произвела на Заразу впечатление:

— Словов твоих я не разумею, — честно призналась она, продолжая держать юбку в боевой готовности. — Но сыночек явно твой. Смотри, как к деньгам тянется…

Подрощенный младенец — на вид ему было не меньше года — попытался стырить что-нибудь с батькиного стола. Возможно — на память.

— Но, но, но! — Копыто хлопнул младенца по грязным пальцам. — Пусть бумаги важные не трогает! Это ему не памперсы!

— Поцелуй ребеночка, скотина!

— Вон пошла, дура!

— Ты как меня назвал, мерзавец?

— Охрана!

Подскочившие челы выволокли матерящуюся даму из кабинета, а раздраженный Копыто налил себе виски. И решил прервать государственные дела государственным обедом.

— Куда прешь?!

— Я стоял!

— Когда стоял, мля?

— За теткой этой стоял!

— Я те щаз дам «тетка»!

— Заткнись, беззубая!

— На Шибзичей наезжать вздумал?

— Спокойнее! — рявкнул приглядывающий за порядком уйбуй. — А то обоих выгоним!

Угроза лишиться доступа к телу подействовала: скандалисты утихомирились и, злобно поглядывая друг на друга, вновь образовали некое подобие очереди.

Которая трижды обвивалась вокруг знаменитой кучи мусора и упиралась в новенькую железную дверь, над которой висела наспех намалеванная вывеска: «Обчественная преемная государственного канцлера Копыта». Чуть ниже значилось: «Преем обчества делает государственный канцлер Копыта. В согласно графике». Сложное звание «государственный канцлер» было написано без ошибок, поскольку свеженазначенный чиновник выпросил у Сиракузы шпаргалку. Все остальное уйбуй родил самостоятельно.