Евгений Щепетнов - Монах

— Ох, Федь, в горле пересохло…видать крови много потерял…я там…это…не превратился в монстра какого-нибудь? Не оброс шерстью?

— Пока — нет… — Фёдор поднял глаза на монаха — пока рано, хотя обычно проявляется уже в течение первых суток. Что делать-то будем, Андрюх? Если ты станешь кикиморой? Или кикимором. тьфу! В общем таким чудовищем, как та баба?

— Я всю жизнь — вернее большую её часть — был чудовищем, мне не привыкать. Не бойся, если я буду терять контроль — уйду, вас не трону. Я же не эта баба с голыми сиськами. а согласись, она была хороша, эта кикимора! — из сумрака фургона послышался смешок и хриплый кашель.

— Эй, Андрюха, ты ли это говоришь? — удивлённо воскликнул Фёдор — стоило тебя покусать голой бабе, так ты сразу и пустился во все тяжкие?

— Да уж…в моём состоянии только и пускаться. Дай мне попить, что ли, изверг!

— Да, извини, сейчас! Но только вино с водой, больше ничего нет.

— Что есть, то и давай…печёт в груди, просто терпения нет.

Фёдор налил в кувшин из бутылей и бочонка, и больной жадно стал заглатывать жидкость, несмотря на то, что она текла у него по груди и капала на днище повозки.

Уффф! — уже легче! — Андрей вытер с подбородка и груди лужицы розовой пахучей жидкости и протянул руку Фёдору — помоги мне сесть, что-то я обессилел…

Монах поднялся, тяжело дыша и прислонился к борту фургона:

— Знаешь, мне странные сны снились, пока я лежал в забытьи — то снилось, что я бегу на войне, спасаюсь от врагов, то снилось, что я волк и несусь, несусь по лесу, загоняя свою добычу…да так всё ясно, чётко, как будто вижу перед собой!

— Вот оно, началось! — угрюмо заметил солдат — ты уж того…постарайся нас не сожрать, ладно?

— Постараюсь — хмыкнул монах и замолчал, а через пару минут добавил — надень на меня рубаху, да пошли в трактир, что ли! Я есть хочу страшно, и всё тело зудит, как будто у меня под кожей стадо муравьёв бегает!

— Ну-ка, посмотрим, что там у тебя на спине…ничего себе! Андрюх, да на тебе заживает, как на…хммм…мда. Вот она, причина-то — у кикимор всё заживает молниеносно, видимо её кровь тебя залечила, да и то, что из крови перешло в твоё тело, начало работать. Теперь тебя убить очень, очень трудно!

— Слушай, Фёдор, я одного не пойму — если кикимора боится серебра и её убивают серебряным оружием, почему я могу касаться серебряного крестика, и мне ничего за это нет?

— Да чего тут объяснять — брехня видать, про серебро-то. Вот башку отрезать — это дело верное, а чем отрезать — да хоть пилой или мотыгой, серебро тут ни при чём. Ты мне вот что скажи — почему на кикимору не действовали твои проклятия? Я же слыхал, как ты матерился, и кричал «Да умри же ты, наконец, сука!».

— Хммм…я не помню этого. Да, странно, по идее она должна была полечь, как озимые. Ладно, хватит об этой пакости, пошли в трактир, поднимай меня!

Фёдор осторожно поднял Андрея и помог ему вылезть из повозки, тот замер, переводя дух и опёршись плечом на борт фургона осмотрелся вокруг — странно, он всё видел как-то по другому — вроде и так же, но по другому!

Вокруг людей, предметов, деревьев и травы виделось какое-то свечение, как будто ореол, это было похоже на то, как если бы смотреть в прицел-тепловизор. Интересно, что можно было усиливать эффект, каким-то образом «напрягшись», или уменьшать — согнав его практически в ноль.

Это напоминало то, как будто настраиваешь бинокль — ближе, дальше… Монах ошеломлённо подумал: " Что бы это значило? Почему вот у этого пацанёнка оранжевое сияние вокруг тела, а у этого старика — красно-чёрное? Что это значит? Хммм….а вокруг меня какое-то зеленоватое… Фёдор светится жёлтым, с красно-чёрными вспышками — красное и чёрное в основном возле ноги…интересно.»

— Федь, ты ранен в ногу?

— Откуда ты узнал? — Фёдор остро глянул на монаха и коснулся больной ноги — да, ранен, только как ты это увидел под штанами?

— Вот так…как-то увидел… — неопределённо буркнул Андрей и покачиваясь сделал несколько шагов по направлению к трактиру — помогай, давай! А что скажешь трактирщику, что со мной?

— Что и лекарю, то и ему скажу — бросил Фёдор подхватывая руку Андрея и поддерживая его сбоку — что с лошади упал и ветками побило, да камнями…или медведь подрал.

— Ну ну…так они и поверили.

— Поверят или нет — какое их собачье дело?! Всё, пошли, лошадей уже поставили, сейчас лекарь придёт тебя осматривать — кстати, у нас пару лошадей прибавилось, верховых.

— Откуда взялись?

— Потом расскажу, не до того. В общем — староста приходил, желал поблагодарить нас за смерть его дочери-кикиморы.

— И обратно, как я понимаю, не ушёл. Много их было?

— Пятеро, вместе со старостой.

— Силён, старик! Ты ещё тот конь! Нашинковал их?

— Алёна старосту завалила из лука, и ещё одного подстрелила, помогла.

— Молодец баба — удивился Андрей и сморщился — как чешутся раны, ты бы знал, просто не могу сдержаться — хочется драть их ногтями!

— Не вздумай! Это хорошо, что чешутся, значит заживают. Хммм…это на второй-то день после ранения…дааа…в твой кикиморности есть и свои хорошие стороны. Ну всё, хватит болтать — пришли!

Через высокое крыльцо мужчины, хромая и поддерживая друг друга, попали в большой зал заезжей.

Там было почти пусто, только несколько возчиков в углу обедали, не обращая внимания на окружающее и что-то бурно обсуждая так, что один стукнул кулаком по столу и крикнул

— Два пусть он идёт к демону с его платой! Я за эти деньги ещё должен мешки таскать? Не бывать этому!

Андрей улыбнулся — везде одно и то же — недовольные работники и жадные работодатели.

От улыбки у него зачесалось слева — проведя рукой по щеке он обнаружил аккуратные стежки шва и с неудовольствием подумал: «Особая примета, чёрт её возьми! Теперь мою рожу запомнит каждый, первый попавшийся постовой и бабка из подъезда напротив! Тьфу, чего я говорю? Какая особая примета — я отошёл от своей грязной работы, хватит! Впрочем — тут бы тоже не хотелось быть таким запоминающимся…да что сделаешь? Что есть, то есть. Интересно, моё героическое деяние, не было ли попыткой самоубийства? Ну, типа, искупление? Трижды тьфу! И что мне в башку лезет? Спятил, что ли? Новое моё состояние такие мысли навевает, что ли? А интересно смотреть, как они светятся! Кстати — даже в темноте — вот, служанка в тёмном углу, сияет, как неоновая! А притушить свечение? Ага…притухла, а то аж глаза режет…а что это у неё живот светится жёлтым, этакий сгусток? Хе хе — беременна? Хозяин, что ли, постарался…впрочем — какое моё дело?»

Монах расслабился на стуле у окна, по привычке держа в поле зрения входную дверь, а Фёдор и Алёна обсуждали что-то с трактирщиком, потом поднялись с ним наверх, держа за руку Настёну.