«Если» Журнал - 2004, №12

"Очень глупый, — решил Кортес. — Или очень смелый. Впрочем, одно другому не мешает".

— Тубал, — коротко представился незнакомец. Эрнандо прищурился.

— Еврейское имя. А вина не пьешь. Почему?

— Мои родители были иудеями, — пожал плечами Тубал, — а я принял веру Аллаха. Однако позволь мне перейти к делу. Я секретарь одной весьма важной персоны, которая находится сейчас в Теночтитлане под чужим именем. Мой хозяин хочет видеть тебя, футувва Кортес. Немедленно.

— Ты называл какое-то имя, — равнодушно проговорил Кортес, наливая себе стакан октли. — Изволь объяснить, что ты имел в виду. И запомни, кстати — я не футувва, а христианин-кабальеро. Я не изменял вере своих отцов, чалла.[4]

Если его собеседник и был оскорблен подобным замечанием, то виду не подал.

— Имя Кемаля ибн-Валида хорошо знакомо моему хозяину, — спокойно ответил он. — Знает он и тех, кто до сих пор не оставил мысли о мести убийце этого достойного юноши. Это не угроза, кабальеро. Но если ты не захочешь встретиться с моим хозяином, имей в виду: срока давности для таких преступлений не существует…

— Если это не угроза, то я не кастилец, — хмыкнул Кортес, пристально вглядываясь в непроницаемое лицо Тубала. — Что нужно от меня твоему хозяину?

— Он скажет тебе об этом сам. Поверь — я действительно не знаю, о чем пойдет разговор. Во всяком случае, о своей безопасности можешь не беспокоиться…

— День, когда я перестану беспокоиться о своей безопасности, будет днем моих похорон. Где находится твой хозяин?

Тубал едва заметно вздохнул — как показалось Кортесу, с облегчением.

— Я проведу тебя. На улице нас ожидает паланкин с носильщиками…

— Нет, — перебил его Эрнандо. — Никаких паланкинов. Поедем верхом — ты, я и мои люди. Если у тебя нет коня, поедешь позади одного из моих лейтенантов.

— Невозможно, — покачал головой Тубал. — Место вашей встречи должно остаться тайной для всех.

Кортес пожал плечами и снова наполнил опустевший кубок.

— Как хочешь. В таком случае можешь передать своему хозяину, что встреча сорвалась по твоей вине.

Тубал тихо пробормотал что-то на неизвестном кастильцу языке.

— Решай, — равнодушно сказал Кортес. — И решай быстрее — у меня есть кое-какие планы на эту ночь.

— Хорошо, кабальеро, — Тубал изогнул тонкие губы в слабом подобии улыбки. — Мы поедем верхом. Но твои люди будут ждать тебя снаружи.

— Я не люблю, когда мне ставят условия, — Кортес повернулся к своим лейтенантам и поднял руку. Диего был слишком занят тем, что виднелось в широком вырезе рубашки черноволосой отоми, но Эстебан заметил призыв командира и, оттолкнув свою девушку, подскочил к столу. — Мы уезжаем с этим человеком. Сейчас же.

— Да, сеньор, — четко ответил Эстебан, подозрительно разглядывая Тубала. Видно было, что он хочет спросить командира, зачем понадобилась такая спешка, но не решается это сделать в присутствии постороннего. Кортес одобрительно кивнул. Эстебан не относился к числу самых сообразительных его лейтенантов, но у него имелось два неоспоримых достоинства: абсолютная преданность и полная неспособность скрывать свои мысли. — Я скажу Диего.

Кортес поднялся, поправляя перевязь меча. Верткий, словно колибри, продавец вина немедленно подскочил к нему откуда-то сбоку и протянул клочок кактусовой бумаги с мешикскими каракулями. Кастилец недовольно нахмурился. Бегло говоря на языке науатль, он так и не выучился разбирать местное письмо, а спрашивать, что написано на бумаге, было унизительно. Он вытащил из мешочка на поясе щепотку гладких, как шелк, зерен какао и высыпал в коричневую ладонь торговца.

— Вы щедрый человек, — заметил зоркий Тубал, когда мешик, кланяясь, отошел. — Ему хватило бы и двух зерен…

— Считать деньги — занятие для купцов, — презрительно фыркнул Кортес. — Дело кабальеро — их тратить.

— Может быть, я вмешиваюсь не в свое дело, — вежливо сказал Тубал, — и прошу в этом случае заранее меня простить, но в городе ходят слухи, что дела у вашей бандейры последнее время идут не блестяще. Говорят, Али Хасан так и не расплатился с вами за поход в Манагуа…

— Действительно, это тебя не касается.

К сожалению, Тубал говорил правду. Обычно купцы-мусульмане ведут дела исключительно честно, но Али Хасан оказался обманщиком и мерзавцем. Он нанял отряд Кортеса для сопровождения торгового каравана, который вез в далекую страну Манагуа груз хлопка и стальных пластин. В походе на юг погибло трое кастильцев, а сам Кортес, раненный дротиком в голову, едва не лишился глаза. Но караван достиг цели, и на берегу великого озера купцы с большой выгодой обменяли привезенные с собой товары на красноватое гватемальское золото. Когда же купцы возвратились в Теночтитлан, выяснилось, что Али Хасан уехал куда-то на восточное побережье, не оставив своему партнеру-мешику никаких распоряжений по поводу вознаграждения наемникам. Кортес с трудом поборол искушение вытрясти из купца деньги силой: партнер Али Хасана был подданным Монтекусомы, а мешикские законы стояли на защите граждан Тройственного союза. Он подал жалобу в Диван по купеческим делам аль-Ануака, но сделал это, скорее, для проформы: все понимали, что пока Али Хасана нет в пределах досягаемости, дело с мертвой точки не сдвинется.

"А ты хорошо подготовился к разговору, — мысленно похвалил Тубала Кортес, — разузнал все секреты, собрал все сплетни…"

— В таком случае ограничусь только одним замечанием: мой господин в силах вернуть вам деньги, которые задолжал Али Хасан. Более того, он может справедливо наказать этого недостойного купца, позорящего имя правоверного. Полагаю, вашим людям это придется по вкусу…

— Ты вроде бы говорил, что не знаешь, о чем мы станем толковать с твоим господином, — усмехнулся Эрнандо. — Поэтому не расточай зря цветы своего красноречия, Тубал, а лучше приготовься к хорошей скачке.

Говоря о хорошей скачке, он, конечно, преувеличивал — Теночтитлан не тот город, по которому можно скакать во весь опор. Столица мешиков стоит на острове посреди озера, и хотя улицы здесь широкие и прямые, их то и дело пересекают такие же широкие и прямые каналы. Для сообщения между кварталами построены многочисленные дамбы, но они имеют закругленную кверху форму и не предназначены для верховой езды, так что всадники всякий раз вынуждены были спешиваться и вести коней в поводу. К тому же нынче ночью площади Теночтитлана заполонили отчаянно веселящиеся мешики, и маленькому отряду приходилось проталкиваться через пьяную, разогретую парами октли толпу. Жители аль-Ануака уже давно не боялись лошадей, которых еще двести лет назад почитали за сверхъестественных чудовищ, и дорогу уступали весьма неохотно. Эстебана, который случайно наехал в темноте на глиняное изображение бога Ицкитекатля, едва не стащили с седла — пыл разгневанных мешиков остудили только три одновременно выхваченных из ножен толедских клинка. С трудом пробившись через полную огней Рыночную площадь, всадники миновали освещенную сотнями факелов громаду Большого Теокалли, проскакали мимо обнесенного глухой стеной, погруженного в безмолвие арабского квартала, мимо величественной мечети аль-Азхар, возведенной на месте старого храма Уицлопочтли, и углубились в прохладную тишину садов Атсакуалько. Здесь было совсем безлюдно; сверкающий шар луны висел в густо-фиолетовом небе, и белая дорога, ведущая к озерному дворцу Ахайякатля, поблескивала в ее лучах кованым серебром. Перед понтонным мостом, соединявшим дворец с берегом озера, Тубал остановил своего коня и обернулся к Кортесу.