Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца

Нда?

Атенаис, между прочим, никогда не ткнула бы кинжалом человека только за то, что он ей неприятен…

Лайне на миг даже дышать перестала. Зажмурилась, стиснув чужой кинжал так, что стало больно пальцам. Но ведь если она никому ничего не расскажет — то никто ничего и не узнает, верно? Вряд ли этот шушанский царёк начнёт налево и направо трезвонить о том, что его провела и даже ранила какая-то девчонка. Правда ведь? Да и не станет отец слушать того шемита, будь он хоть трижды король, который попытался украсть его дочку! Мало ли что он как бы вроде спасал, а вот скажу — что украл, да ещё и угрожал при этом… И кто докажет, что это не так? Никто ничего не видел, и, значит, никто ничего никогда…

«Значит, честь и слово моей дочери зависят лишь от того, видит ли её кто-нибудь из посторонних? Значит, если её никто не видит, моя дочь может совершить любую подлость и нарушить любое обязательство? Так, значит?..»

Убирая кинжал обратно в ножны на голенище шемитского сапога, Лайне очень хотела бы горестно вздохнуть от несправедливости этого мира. Но когда тебе в живот упирается лука седла — не очень-то повздыхаешь.

Конан схватил окровавленного человека за руку, не раздумывая. И как раз вовремя — попытка зацепиться за подоконник была, похоже, последним сознательным усилием несчастного. Он застонал, закатывая глаза и обвисая, и сразу стал как будто тяжелее, а скользкая от крови рука так и норовила вывернуться из конановских пальцев. Схватив его второй рукой за шиворот, словно щенка, Конан как-то умудрился извернуться в узкой оконной нише и втащить в комнату потерявшего сознание человека. И лишь тогда его узнал. Да и то не сразу — лицо ночного визитёра, предпочитающего входить в окна, было измазано сажей и сильно разбито. Но Конан слишком хорошо его знал, чтобы его смутили такие мелочи.

Это был Стекс.

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось как сумасшедшее. Если жив один из Чёрных драконов, то почему бы тогда… Он сильно порезан, но серьёзных ран, похоже, нет, да и вряд ли есть какие внутренние повреждения, иначе не сумел бы он забраться по стене так высоко. Скорее всего — просто усталость, перенапряжение и потеря крови. Ну, это поправимо.

Конан схватил со стола кувшин со сладким офирским — красное вино первое дело при кровопотере. Хорошо бы, конечно, ещё и подогреть, но времени нет. Ничего, и так пойдёт. О, как хорошо пошло, глотать мальчик не разучился, чувствуется драконья закалка!

Конан влил в Стекса почти полкувшина, прежде чем тот закашлялся и открыл мутные глаза. Когда он увидел Конана, взгляд его приобрёл осмысленность, а лицо перекосило яростью:

— Измена, мой король… — попытался он крикнуть сорванным голосом, но только зашипел и снова закашлялся. — Измена…

Конан помог ему сесть. Дал ещё глотнуть из кувшина, чисто в медицинских целях — чтобы унять кашель.

— Измена, ваше величество, — произнёс Стекс уже гораздо спокойнее. — Закарис, сын шакала, похитил Атенаис! Я сам видел, клянусь Митрой!

— Измена — сильное обвинение, — Конан сощурился, — Может быть, ты ошибаешься? Теперь, после смерти Зиллаха, Закарис — единственный владелец этого замка и законный король Асгалуна. И именно он отвечает за безопасность гостей. Может быть — он просто спрятал её в безопасное место?

Голос у Конана был обманчиво мягким. Будь тут Квентий — он сразу бы понял, что Конан говорит вовсе не то, что на самом деле думает. Но Стекс своего короля знал не настолько хорошо, а потому оскалился и затряс головой:

— Какое, в преисподнюю Зандры, безопасное место?!! Как бы не так! Он схватил её, вскочил на своего жеребца, все демоны Нергала ему в печёнку, и увёз из города! Я видел! А его люди набросились на нас, как бешеные псы! Словно это мы — убийцы! А их начальник бежит, как последний трус!!! Вместо того чтобы город защищать! Это не измена?!!

— Ты хочешь сказать, — у Конана затвердели скулы, а голос стал ещё мягче. — Люди Закариса убивали моих гвардейцев?

По злому и напряжённому лицу Стекса было видно, как ему хочется подтвердить — да, убивали, мол. Вот такие они гады и давай-ка, ваше величество, поскорее их всех к ногтю. Но парнем он всё же был честным, даже по отношению к врагам. И потому после короткой внутренней борьбы ответил тоном ниже, отводя глаза:

— Ну, не то, чтобы… Чтобы совсем уж убивали — я не видел. Били больше древками, не насмерть, а чтобы оглушить… Да им и не надо было особо! По пятеро-шестеро на одного — чего бы не покуражиться? — постепенно к нему возвращалось прежнее праведное негодование. — Клянусь колесницей огненноликого, что это, как не измена?! Когда ни в чём не повинных людей в подвал швыряют, вместе со всяким сбродом?!

— Кто это у нас такой… неповинный? Ты, что ли?

— Так ведь это… Разве я не сказал? Почему только я? Эти зандровы отродья всех похватали! Навалились скопом, связали — и в подвал! Они там разбойников содержат! Воров всяких, должников, неплательщиков! И нас, личную гвардию короля Аквилонии — вместе с этим сбродом?! Это ли не измена, мой король?!!

Конан почувствовал, что лицо его само собой расплывается в злорадной улыбке. Запрокинув голову, он захохотал — громко, в полную силу, совсем как раньше. И только под гулкими сводами асгалунского замка заметалось безумное эхо и перепуганные летучие мыши. Прежней замороженной обречённости больше не было и следа. Живём, братцы!

— И много вас там таких… неповинных?

Стражник, дежуривший у самой лестнице, даже не понял, что это такое было. Имей он возможность немного поразмыслить, наверняка пришел бы к выводу, что по затылку его легонько тюкнула не иначе, как свалившаяся с неба молотобойная кувалда, уроненная кем-нибудь из небесных кузнецов. И ошибся бы. Поскольку это было всего лишь опустившееся из-под потолка серебряное блюдо для жареной баранины. То самое, в удобный рулончик в виде палицы скрученное. Бить в полную силу или там кулаком Конан не стал, пожалел служивого. В конце концов, хотя к тюремщикам в силу некоторых событий бурной молодости и питал Конан куда меньшую приязнь, чем к просто стражникам, но лично вот этот пока не сделал ему ничего дурного. Так зачем же его, бедолагу, насмерть кулаком-то? Лучше легонько так тюкнуть серебряной палицей. Всё приятнее.

Ударенный стражник задумчиво хрюкнул и прилёг вздремнуть на ступеньки. Конан спрыгнул на пол, готовый моментально отправить баиньки и прочих тюремных охранников, под горячую и вооружённую палицей руку попадутся ежели. Но в тёмном коридоре больше никого не маячило — похоже, этот стражник был последним.

Конан негромко свистнул. По лестнице затопали — несмотря на все свои достоинства, Стекс так и не научился ходить бесшумно.