Сергей Костин - Охотник за бабочками 2

— Подожди-ка, — сказал я Кузьмичу, который валялся у меня в кармане и стонал, что голоден и хочет сухариков. Кузьмич высунулся на секунду, заметил надпись о зоопарке, сказал: — «Приехали», — и залез обратно. Не понимаю я существ, которым не интересно, что удивительного есть на других планетах.

Я резко переменил направление и взял курс на зоопарк, дабы полюбоваться инородными формами жизни. Может, по случаю, и спереть по наглости редкий экземпляр бабочки. Если такового, разумеется, у меня в коллекции нет.

Вход в зоопарк стоил два того, о чем не за столом будь сказано. У меня и у Кузьмича этого не было. Пришлось отдать якудзянке-кассирше почти новые ботинки. Жалко, конечно, ботинки, но от Кузьмича они отказались. Я же говорю, что он только мне и нужен. Сам Кузьмич ботинки, правда, не хотел скидывать, но я заставил ради науки.

Отдел бабочек был представлен, прямо скажу, слабо. Три десятка тесных вольеров, в котором порхали разные стремные экземпляры, на которых, у настоящего коллекционера, а тем более охотника за бабочками, как бы получше выразиться, сачок не поднялся бы

Мое внимание заслужили только два экспоната. Совершенно редкая, даже у меня такой нет, доисторическая бабочка-птеродактиль с огромными костяными крыльями и длинным костяным хоботком. Но мертвая. Подвешенная на веревках, и приводящаяся в подобие движения этими же самыми веревками.

И второй. Южно африканский земной слон с перевязанными цепями ушами. На мой вопрос, служащий, который кормил слона-бабочку якудзянскими бананами, ответил, что это для того, чтобы бабочка не улетела. Наверняка якудзянам слона контрабандно подсунул земной мошенник.

Уже совсем без настроения я просмотрел отделение птиц, пауков, змей, животных и прочей разной твари. Этого добра во вселенной хватает. На любой планете имеются такие виды, что хоть красней от стыда, хоть голову в песок от страха. В общем ничего интересного.

Скучающей шаркающей походкой, я добрел до последнего отделения. На входе красовалась табличка — «Гады». У запертых наглухо металлических ворот стояла усиленная охрана при оружии. На мой робкий вопрос, могу ли я пройти, охрана обрадовалась и почти силком затолкала меня внутрь, поясняя, что местное население сюда не ходит, потому как боится, а они рады мне как юбилейному первому посетителю.

Уже внутри, почувствовав спиной холод закрывающейся двери, и, услыхав звук задвигаемых наглухо засовов, я подумал, что моя идея с посещением этого места не самая удачная. Но с другой стороны, это же зоопарк, и ничего дурного со мной, надо думать, не произойдет.

Освещения хватает, кругом решетки, тихо и мирно. Ни звука. Минутку… Точно, даже ни шороха. Может этот «гад» подох от скуки?

От тишины проснулся Кузьмич. Он высунул голову и, заикаясь, поинтересовался, куда меня занесло.

— Нас. Нас занесло, — я погладил жалеючи Кузьмича по голове, и посоветовал, — От меня ни шагу. Сиди, пока живой. В зоопарке мы. И пришли мы сюда, чтобы взглянуть на самое редкое животное во вселенной. Разновидность под названием «гад». Говорят, что всего в единственном числе обитает в местном зоопарке. Тебе страшно?

Кузьмич подумал и сказал:

— Да. Очень. А вернуться на свежий воздух можно?

Я попробовал открыть дверь. Не получилось. Я постучал кулаком. Сильно. С воли ответили, что выход из вольера с противоположного конца коридора. Разгрести паутину и мусор, и только потом открывать.

Кузьмич заскулил, словно маленькая собачка, и я поспешно затолкал его обратно в карман. Нечего шум лишний производить.

Ну что ж. Пойдет. Взглянем на «гада», раз другого пути нет.

Выверяя каждый шаг, внимательно наблюдая по сторонам, держа руки в карманах, чтобы унять не вовремя пришедшую дрожь, я двинулся к заветному выходу.

Прутья у вольера были толстые, с руку толщиной. Но даже и эти прутья местами были погнуты, и даже, может и померещилось, обгрызены. Близко к ним я не подходил. Лично я не знаю, какой длины руки у «гада». Схватит еще за бок. Лучше я по стеночке, по стеночке.

На мою беду коридор стал сужаться и мне пришлось двигаться практически в непосредственной близости от прутьев. Ничего хорошего в этом я не видел. Я, вообще, ничего не видел. Свет стал слабенький, пара светильников маломощных. Они даже не освещали глубину клетки, где, без всякого сомнения, обитал самый опасный зверь, известный якудзянам. Не зря же таблички висят. «Близко не подходить!» «Из рук не кормить!» «Стой! Опасная зона». Больше всего мне понравилась жестянка практически у самой решетки. Белой краской на ней было написано: — «Запуск в клетку производил укротитель-дресси…». Надпись заканчивалась длинной белой полосой, которая скрывалась в темноте клетки.

Я представил внешний вид несчастного укротителя-дрессировщика, и мне стало дурно. Поэтому я зачастил ногами, зацепился ненароком за выбеленную временем берцовую кость, валяющуюся на давно не прибираемом полу, и, негромко вскрикнув, завалился боком на землю.

Чтобы не смять ненароком Кузьмича, который и без того поднял страшный крик, пришлось извернуться и уцепиться за прутья. Это и спасло от травм моего любимого бабочек. Но не меня. Приземление боком прошло достаточно болезненно. Аж в глазах помутнело. Я застонал и попытался отползти подальше от прутьев.

Сердце громко стукнуло два раза и замерло.

В мои плечи вцепилось что-то сильное.

Оно притянуло меня поближе к решетке, прижало к ней и стало поднимать.

А я даже закричать не могу. На помощь позвать. Сердце-то не стучит. Кровь куда следует не подступает. Органы не работают. И осталось только широко открыть глаза, чтобы со всей смелостью взглянуть на «гада», который лишит жизни не только меня, но и надежды на светлое будущее моей куколки. Вот уж кому не повезло. Был один дурак, который попытался ее спасти, да и тому не повезло. Глаза открываю на счет три. Три, два…..

— Разрешите представиться!

Не дождавшись счета «один», я открыл глаза. «Гад» самым натуральным образом умеет говорить. На русском, замечу. Теория-то, моя? Верная!

— Разрешите представиться!

Я разглядел «гада» получше.

Моего росточку, невозможно обросший. С длинными ногтями, местами обкусанными. В полусгнившей черной кожаной куртке, штанах с выцветавшими лампасами, в помятых сапогах, неопределенного цвета и материала. Человек. Стоял. На голове у него круглая шапка, тоже, предположительно, кожаная, и незнакомая мне конструкция гермошлема. Потому, что я никогда не видел гермошлем, предназначенного только для глаз.

Человек щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку и в третий раз спросил: