Нил Аду - Старгородские Тайны

– Того не ведаем, Тарас Твердилыч, – за двоих ответил Севка. – Для начала взглянуть на него надобно.

– Гляньте, хлопцы, гляньте, – радостно прогудел Будилихо. – Сделайте милость. А уж я не обижу. Тарас добро помнит.

– А что с ним стряслось-то, с мечом твоим? – вернул я его на землю с высот заоблачных. Дело то ещё не сделано. Рано про награду думать.

– Та бис ёго знае! – Тарас в сердцах опять сбился на свой говор. – Сказився, чи шо? Приихалы мы учерась с хлопцами с Травничьей слободы побалакать, а вин як вырветсе и айда усих по спинам охаживать! Диво, шо ни единого не угробив, бо я ж его з ножен вынуть позабыв.

Он раскатисто захохотал и повёл нас с Севкой в конюшню. Растворил дверь в конурку, ему по должности положенную, и легонько подтолкнул нас внутрь.

– Заходьте в хату, хлопцы, заходьте! – ласково проговорил он и бережно выложил на стол своё сокровище. – Ось, дывитесь.

Подивиться было на что. Тарасов меч оказался вещицей по истине редкой. Тяжёлый, двуручный, (то есть, для обычного человека – двуручный, а для Тараса – так, былинка), с коваными узорами на рукояти, а по клинку изукрашен затейливыми иноземными письменами. И от такой-то дивной красоты за версту веяло порчей. Если по-особому прищурить глаза, сразу заметно, что надпись светится тусклым, но недобрым зелёным огнём.

Вот, однако же, и всё, что мне удалось распознать. В чём именно заключалась порча, кто её навёл, и как с поломкой управиться, я, как ни бился, понять не сумел.

Зато Севка, кажись, что-то учуял. От умственного усердия лицо его налилось маковым цветом, даже конопушек на носу не видать. Ещё через мгновение густые рыжие брови его расхмурились, и он нарочито деловым голосом справился:

– Тарас Твердилыч! Ты, когда меч свой точил, волховством, случаем, не пользовался?

– А то как же! – богатырь даже слегка обиделся на такой вопрос. – Чтобы я, будто младший дружинник, мечом по простому камню водил?! Хвала богам нашим, Перуну, да Велесу, доходы мои покамест кой-чего позволяют! Порошок иноземный чудодейственный я на точило подсыпал. Гномий, как будто.

– То-то и оно, что гномий! – уверенно заявил Севка. – А клинок-то у тебя – эльфийской работы. Любой торговец тебе скажет, что их чары друг друга на дух не переносят. Вот наговор эльфийский и распался.

– И шо ж мени с ним робить? – растерялся Будилихо.

– Придётся теперь его заново заговаривать, – терпеливо, как младенцу, разъяснил мой дружок, а затем вдруг потупился. – Только, не обессудь, я того сделать не сумею. Тут лишь природный эльф может справиться.

– А и не треба! – обрадованно загудел Тарас. – Зараз я сам ёго пошукаю. Не може того бути, шоб во усим Старогороде эльфа не устретить!

Я смотрел на тощего, нескладного Севку и думал: "Доброго я себе всё же напарника нашёл. Ай да тихоня! Ай да головушка твоя светлая! Такую загадку разгадал! Дай срок, мы с тобой по всему городу прогремим.

И Тарас был доволен не меньше моего. Не скупясь, дал Севке целую гривну за труды и на прощанье сказал:

– Ну, уважили вы меня, хлопцы! Помогай вам Дажьбог, как вы мне помогли. А ежели кто притеснять станет, прямо ко мне бегите. Я их, супостатов, вмиг вразумлю.

В тот вечер мы решили отпраздновать свой первый большой куш. Накупили всякой снеди, пряников, леденцов, даже заморских ягод винных. Я ещё хотел прихватить баклажечку мёда хмельного, но Севка отговорил. Бабки забоялся.

И правильно сделал. Пировать нам всё одно не пришлось. Только уселись всей артелью за стол, нагрянули незваные гости. Вернее, в избу зашёл только один. (Двое других – дородные молодцы, статью не уступавшие нашему знакомцу Тарасу Будилихо, – остались стоять с секирами на плечах во дворе. Я думаю, оттого, что опасались из-за ширины своих плеч в дверь не протиснуться).

Зато, какой это был гость! Сам княжий мытарь – Мамай Яровзорович Дотошный. Личность примечательная, в городе известная, можно сказать – былинная. Все старогородские воры знали, если Мамай по какой улице прошёл, дань княжескую сбираючи, там ещё долго показываться незачем. Мало того, что никакой добычи не найдёшь, так ещё, коли изловят, не только за твои прегрешения поколотят, но и досаду, после свидания с мытарем появившуюся, на тебе выместят.

И вот сей грозный муж добрался и до бабкиной избы. Причём вырядился так, чтобы и самому неразумному стало ясно – не блинами с вареньем угощаться он пришёл. В красном долгополом кафтане с княжеским знаком – вышитой на рукаве птицей Рарог. С длинным пергаментным списком в руках. Зашёл без поклона и прямо с порога стал читать, временами поднимая голову от своей грамоты и с привычной цепкостью поглядывая по углам бабкиной светлицы:

– Так, артель "Золотая Рыбка". Ведьмина слобода. Подъездной двор. Дом Милонеги Шептуновой. Вид деятельности – мелкие услуги населению. Открылась восьмого дня месяца травня сего года. Не уплачены налоги: за разрешение на проведение работ – девять шелягов и за внесение в список одобренных князем промыслов – пять шелягов. Итого – одна гривна и два шеляга. Каковые подати следует уплатить до истечения последнего дня сего месяца. В противном случае артель надлежит закрыть, а самих неплательщиков – бить батогами.

На том мытарь чтение завершил и спросил, пристально глядя, как мне показалось, именно на меня:

– Все уразумели?

– Погоди, отец родной! – запричитала бабка Милонега. – Где ж им, малым детушкам, взять-то такие деньжищи?

– А про то, бабушка, мне думать не велено. Так князь-батюшка распорядился и к указу перстень свой приложил. А я, слуга смиренный, лишь волю его выполняю, – ответил Дотошный, но ни смирения, ни сожалений каких я в его голосе не уловил. – И не забудьте потом ещё вносить в казну по пол-гривны ежемесячно.

И недобрый вестник, не прощаясь, вышел. А мы так и остались молча сидеть за столом с надкушенными и недоеденными кренделями и остывающим самоваром. Какой уж тут может быть праздник?! Без долгих разговоров, все вскоре улеглись спать. Утро вечера мудренее.

Но и наутро наши злоключения не окончились. Едва рассвело, к нам во двор купец Сквалыжников со слободского торжища петухом влетел. Обычно бледное, даже болезненное лицо его вдруг сделалось пунцовым, глаза бешеные, борода всклокочена. Того и гляди – укусит!

Прибежал, да как заголосит на всю слободу:

– Который тут Емелька Перечин? Выходи, поганец, всё одно отыщу!

А я в то время как раз за сараем с бабкиным топором возился. Хотел его так наладить, чтобы он помельче дрова рубил. А то они в печку не залазят. Так, прямо с топором я на крик и вышел:

– Чего тебе надобно, добрый человек?

Добрый человек, конечно же, углядел, что руки мои не праздны. Остановился, призадумался. Побледнел. Но, видно, справиться с переполнявшей его яростью не сумел и заголосил снова, краснея с каждым словом уже сверх всякой возможности: