Лора Андронова - Подняться на башню

Не раздумывая больше ни секунды, Хёльв припустил прочь, по направлению к замку. Ветер бил в лицо, ноги путались в жесткой траве, даже любимый лук внезапно показался очень тяжелым, но юноша продолжал бежать, и крепостная стена, сложенная из тяжеленных камней, рывками, вырастала перед ним.

«Добегу до стены, — проносилось в голове у Хёльва, — а там подумаю, как через нее перебраться.»

Он бежал, настолько сосредоточенно вперив невидящий взгляд в высокую узорчатую башенку, что не заметил небольшого рва, опоясывавшего замковую стену. Сделав очередной шаг, юноша споткнулся и кубарем покатился вниз, стремительно приближаясь к каменной кладке фундамента. Не в силах остановить свое движение, он лишь успел сжаться в комочек и зажмуриться в ожидании сокрушительного удара о стену.

Однако удара не последовало. Осторожно открыв глаза, Хёльв осмотрелся. Потом закрыл глаза, потряс головой и снова осмотрелся.

Стены не было.

Ров был на месте. Лес тоже был на месте, оттуда смутно доносились крики, рычание и блеяние. Но стены не было. Хёльв лежал в буроватых пожухлых кустах, среди сена и полуистлевшей травы. Кое-где из кустов выглядывали остатки трухлявого забора. Вместо прекрасного и грозного замка, очертания которого угадывались за крепостными стенами, взору изумленного Хёльва предстала одинокая полуразрушенная башня, когда-то стройная и высокая, но теперь больше всего напоминающая гнилой зуб. Темными пятнами выделялись на сером камне провалы узких окон-бойниц.

Юноше показалось, что в одном из окон мелькнула человеческая фигура.

«Иллюзия, — осенило Хёльва, — это была иллюзия».

Постепенно приходя в себя, он вспомнил цеплявшиеся, тянущие, царапающие по лицу ветви, и растерянность начала уступать место яростной решительности.

Чертов шутник. Лес натравляет… Замки иллюзорные подсовывает… Ну, ничего, посмотрим, у кого шутка смешнее, — шептал он, сбрасывая с плеча лук.

Осторожно разведя руками ветви кустарника, Хёльв всмотрелся в окно, где пару минут назад заметил человека. В провале отчетливо виднелся мужчина, одетый во что-то белое. Мужчина делал странные жесты руками, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Лицо скрывал капюшон, но Хёльв почему-то был уверен, что губы колдуна произносят заклинания.

Уверенно подняв лук, юноша прицелился. Пальцы привычно натянули и отпустили тетиву, свистнула освобождаемая стрела, устремляясь вперед и вверх. Мгновение спустя человек в окне пошатнулся, схватился за грудь и упал, Хёльв замер, потом закинул лук за спину и решительно побежал к башне.

Внутри было сыро и мрачно, под потолком копошилось что-то склизкое, по углам громоздились кучи хлама. Но, взбежав по полуразрушенной лестнице наверх, Хёльв оказался в неожиданно просторной и уютной комнате. Дощатый пол покрывали ковры, в углу полыхал камин, простенки между окнами украшали гобелены.

Основное убранство комнаты составляли шкафы, забитые книгами. Раскрытые книги лежали на дубовом столе, на полу, на каминной полке, на покрытой одеялами кровати. Сразу становилось понятно, что золота и драгоценностей здесь нет и никогда не было.

Чувствуя как судорожно сжимается горло, Хёльв подошел к лежащему у окна человеку и нетерпеливо откинул капюшон, закрывавший его лицо. Юноша думал, что готов к любому, даже самому страшному зрелищу. Однако реальность оказалась страшнее всех образов, нарисованных воображением. У колдуна не было ни длинных клыков, ни когтей, ни жуткого крючковатого носа. Его немолодое худое лицо было покрыто морщинками, нижнюю часть, за исключением тонко очерченного рта, скрывала борода. В остекленевших серых глазах не было испуга, только какое-то веселое недоумение. Руки мужчины сжимали торчавшую из груди стрелу, кровь заливала белую рубаху, собиралась медленно впитывающейся лужицей на ковре, растекалась полутонкими ручейками…

С трудом отведя взгляд от мертвого колдуна, Хёльв подошел к оконному проему и прижался к нему пылающим лбом.

За окном виднелся лес, за лесом — пустынное поле, далекая деревня и еще более далекие горы. Мир казался застывшим, как пейзаж на плохой картине, и лишь осторожные маленькие снежинки одна за другой неслышно опускались на землю.

НОЖ РАЗДОРА

Осенним утром, в то самое время, когда стадо коров уже удалилось на пастбище, а бригада мастеров еще не приступила к отделке фасада окружной школы, на крыльцо своего дома вышел деревенский дурачок Демьян Пуквица. Ступеньки заскрипели под его неуклюжими шагами, одна из досок провалилась вниз, и Демьян, не удержавшись на ногах, кубарем выкатился на улицу, сильно ушибив локоть и колено. Ничуть не расстроившись, он отряхнулся и прыгающей походкой направился к колодцу, сохраняя на лице неизменную улыбку.

Демьян Пуквица был потомственным идиотом. Его мизерных способностей едва хватало на то, чтобы самостоятельно передвигаться и есть без посторонней помощи. Добродушные крестьянки жалели бедного юродивого, часто подкармливали его ячменной кашей и зачерствевшим хлебом, а в благодарность Пуквица мастерил для их детей яркие замысловатые игрушки. Природа, столь небрежно слепившая его ум, одарила его умелыми, поистине золотыми руками. Все игрушки, созданные ловкими пальцами деревенского дурачка, были уникальны — он выстругивал из дерева куколок с веселыми мордашками и толстыми косами, глазастых котят и щенков, печальных длиннохвостых осликов. Но лучше всего у него получались шкатулки с сюрпризом — изящно сработанные ящички, под крышкой которых таились озорные фигурки гномов.

— Другой бы на его месте обогатился, — часто шептались сельские кумушки, удивленно рассматривая очередную поделку, — а этот…

— Да что с него возьмешь: дурачок — он и есть дурачок. Никакого соображения.

— И все малышне отдает! Ни грошика себе не попросит.

— Жалко его, — тоскливо вздыхал кто-то, — святой ведь человек.

— У меня с вчера пирожок остался сладкий, надо бы ему отдать. Пусть порадуется убогонький…

Была у Пуквицы единственная ценная вещь, вещь, которой он дорожил больше всего на свете. Когда-то давно, еще подростком, Демьян нашел в лесу маленький ножичек, сиявший в солнечном свете как золотой. Рукоятку ножа украшали зеленые и красные камушки, складывавшиеся в стилизованное изображение розы. Никогда и никому Пуквица не позволял даже дотронуться до своего сокровища.

— Мое! Не дам! — кричал он, прижимая к груди ножик.

— Да погоди ты, — пытался увещевать его деревенский староста Нимарка. — Вдруг он золотой? Надо проверить! Похоже на работу подгорных мастеров. Продал бы, денежек получил кучу, да и зажил бы по-человечески, в достатке. Нанял бы кого, чтобы готовили да комнаты прибирали, а может, и женился.