Ника Созонова - Два голоса

На выходе из маршрутки позвонила мама, обеспокоенная, что я сбежала от сестры на ночь глядя (настучала, вредина). Я ее успокаивала, заодно поведав о долгожданном приглашении в ночной клуб. Надо заметить, от мамочки у меня нет секретов, она постоянно в курсе моих сердечных и прочих дел. Мамуля горячо за меня порадовалась, мы позубоскалили немного на тему о тугодумии мужчин. К слову, она поделилась очередной забавной историей про папу — он у нас ученый и страшный перфекционист, и с ним то и дело случаются всякие казусы, которые сам он, впрочем, воспринимает легко. Мы болтали до поворота в мой двор, где я, со словами: "Вот я и пришла, мамочка, спокойной ночи!", отключилась и запихнула мобильник в сумку. И тут почувствовала холод у горла и зловещий шепот в правое ухо. Я не успела как следует испугаться и принялась на автомате поворачиваться — помня главный завет отца: "Опасность надо встречать лицом к лицу". Думаю, папа имел в виду нечто иное, но рефлекс сработал. Так я увидела тебя.

*** — Вот оно, наконец! Ну, и?.. Шибануло током? Запели тонкими голосами крылатые мальчики?..

— Ни тока, ни мальчиков — я же обещала не врать. Просто сразу все сложилось. ***

Как складывается картинка из отдельных кусочков — мозаика, пазл. С тихим щелчком последняя деталь встала на свое место. Главная деталь, та, что в центре. Солнце — если это пейзаж, или глаза — если портрет. Я увидела часть себя, по каким-то нелепым причинам оказавшуюся отдельно. Меньшую, большую или равновеликую, половинку — не важно. До этого я, оказывается, жила неполной и даже не подозревала о своей ущербности.

А ты стоял как дурак. Потом нерешительно убрал в карман нож, помолчал и выдал:

— Ну, я пошел.

Ничего себе… Меня объял ужас. Вот сейчас ты просто уйдешь, исчезнешь. И как это непоправимо глупо, и неужели ты ничего не понял? А если понял, почему уходишь?..

Я ведь видела твои глаза. И была уверена: ты почувствовал то же, случившееся — случилось с обоими, обрушилось на ОБОИХ.

Кажется, я вцепилась в рукав твоей куртки. Куртка была грязной и влажной, в бетонной крошке и еще в чем-то. Она была тебе велика, шея, торчавшая из ворота, казалась неправдоподобно тонкой, как у подростка.

— Ты куда, зачем?!

— Домой, — ответил ты тупо.

Ты двигался — медленно, но упорно. Я скользила, вцепившись в тебя, как буксируемая машина.

— Может, зайдем ко мне? Я в этом доме живу. У меня душ есть, и холодильник полный, и чай горячий… — Я не знала, как тебя остановить, чем завлечь, и лепетала полную ерундовину.

Наконец, ты остановился. Лицо было перекошенным, взгляд затравленного зверя.

— Что тебе от меня нужно?! Я наркоман и преступник. Я тебя только что чуть не ограбил. А ты в свой дом тащишь. Совсем крыша поехала?..

*** — Ты меня когда-нибудь простишь за тогдашнюю грубость? Представляю, как это выглядело с твоей стороны. Я до жути испугался и хотел лишь одного: добраться до хаты, смертельно напиться и никогда-никогда не вспоминать случившееся. Я ведь не мечтал о большем, чем прожить оставшийся мне промежуток времени так же, как жил до этого. Я ничего не мог тебе дать. Меня, просто по определению, не должно было быть в радиусе ста метров от тебя.

— Давно простила. К тому же ты ведь пошел со мной в конце концов.

— Твой дар убеждения всему виной. Да и спорить с двумя намного тяжелее, чем с одним.

— С двумя?..

— Вторым был я сам. Та часть меня, что прекрасно понимала: даже бухая семь лет подряд, я не сумею вытравить тебя из памяти и души. ***

Ты сидел в ванной, а я намыливала твои плечи. Ты стеснялся меня, и потому залез в воду в трусах. Худой, очень худой, но не до дистрофии. Тогда ты уже кололся в шею — настолько сузились, ссохлись вены на руках и ногах… Правое плечо и предплечье покрывала черно-красная татуировка: тугие змеиные кольца венчала человеческая голова в короне из перьев. А волосы вымытыми оказались тонкими и легкими, как у ребенка.

Мне страшно хотелось прижаться к тебе, обнять, но когда я попыталась это сделать, ты отстранился и хмуро пробормотал:

— У меня СПИД. Не вирус — а сама болезнь. Я не буду с тобой спать, ни с презервативом, ни без. Не верю в абсолютную защиту. В относительную, впрочем, тоже.

Мне стало больно. А потом немного обидно. Я вовсе не пыталась тебя домогаться, просто требовалось хоть как-то излить нежность. Ошеломительную, незнакомую прежде — ни с кем из моих мужчин. (Которых и было-то, не считая мужа, два-три от силы.)

Мы долго говорили с тобой в ту ночь. Я забралась с ногами на тахту, а ты уселся на пол, положив голову мне на колени. Некоторые твои суждения меня пугали, а взгляды на жизнь казались извращенными и дикими. Ты был умен, хотя последние десять лет методически убивал свой мозг. Ты был зол на весь мир, и, судя по всему, это было взаимно. Я удивилась, когда ты назвал свой возраст — почти двадцать восемь. Выглядел ты лет на семь больше. Получалось, что я старше тебя, на целых четыре года.

Мы договорились, что раз уж так вышло и ничего не поделать: друг без друга мы уже не сможем — то не станем пытаться что-то изменять в себе, перекраивать одного под другого. Надо сказать, это было твое предложение, а мне ничего не оставалось, как согласиться. Я лишь спросила, не можешь ли ты попробовать слезть с иглы, если я тебе помогу. Ты коротко ответил: "Нет", и больше мы к этому не возвращались. Тогда я попросила, чтобы ты хотя бы не грабил, не воровал. Моей зарплаты хватит тебе на дозы, а вот если тебя посадят, что мне останется делать? "Я не сяду", — был столь же короткий ответ. А потом мы заснули.

*** — Заснули поверх одеяла, свернувшись двумя калачиками, как дети или детеныши животных в норе. И моя ладонь была под твоей щекой, а твоя так и застыла, запутавшись в моих волосах.

— И нам приснился сон, один и тот же — обоим.

— В нем было озеро с ярко-зеленой цветущей водой и лес по его берегам. Деревянный дом стоял на золотистых сваях, торчавших посреди воды. Ты была непохожая на себя, выглядела, словно героиня фильма-фэнтези. Высокая, с льняными косами, сидела на крыльце и любовалась бликами солнца в ленивой воде. И я был другой — крепкий, широкоплечий, с густой порослью на груди, со шрамом поперек лица. Стоя за твоей спиной, перебирал короткими, словно сигары, пальцами блестящий шелк выбившихся из кос прядей. Мы знали друг друга миллион лет, потому молчали. Каждый знал, что чувствует другой, о чем он думает в этот момент, чем дышит. Но мне все же хотелось удивить тебя…

— Поэтому ты неожиданно толкнул меня в спину, и я полетела в воду. И ты в тот же миг прыгнул вослед. Наш полет бесконечен: чем ближе мы к зеленой озерной глади, тем она дальше. Ведь Ахилл никогда не догонит черепаху. ***