Владимир Ареньев - ФЭНТЕЗИ-2004

И было от чего! Ибо вкратце суть этого тамошнего дикого поверья о цмоке сводилась к следующему…

Нет! Прежде всего надо учесть то обстоятельство, что все это они воспринимают очень и очень серьезно. Ибо хотя они, жители тех далеких мест, расположенных на самом краю цивилизованного мира, формально и являются нашими с вами единоверцами, однако в душе своей они остались такими же закоренелыми язычниками, какими были их далекие предки в незапамятно давние времена. Поэтому многое в этом мире они воспринимают совсем иначе, нежели мы. Это, в частности, касается и такого основополагающего явления, как Сотворение Мира. По этому поводу у них имеется великое множество самых невероятных, с точки зрения здравого смысла, легенд или, точнее, басен. И вот одна из таких басен как раз и касается интересующего нас цмока. Опуская ненужные длинноты и варварские красоты стиля, изложим только ее суть. Итак, после того как Господь Бог создал земную твердь, на месте тамошней приграничной державы было море, ибо Бог так хотел. В скобках отметим, что и действительно, согласно последним научным изысканиям, эта дикая гипотеза во многом подтверждается, к примеру, сравнительным анализом почв, некоторыми весьма любопытными геологическими находками, а также немалым числом и других, трудно опровержимых фактов.

Но я отвлекаюсь. Итак, Бог так хотел, и на месте нынешней приграничной державы изначально простиралось довольно-таки обширное море. В нем водилось много рыбы. Водился в том море и цмок — этакая персонификация всеобщего злого начала. Цмок был очень прожорлив, а посему вскоре сожрал в том море всю тамошнюю рыбу. Тогда в поисках дальнейшего пропитания цмок решил выбраться на сушу и ничего умнее не придумал, как поднять дно морское наверх и таким образом эту самую сушу создать. Абсурд! Ведь если в море ничего съедобного и так уже не было, то что он, цмок, мог отыскать на его дне, превращенном в сушу? Однако тамошние жители над подобным алогизмом не задумываются. Вместо этого они твердят: вот, мол, почему на нашей земле так много озер и болот — это оттого, что раньше она была морским дном. И свято верят в это. Дикари! О том, что подобная заболоченность почвы есть следствие ледникового периода, они даже не думают. Вместо этого они твердят: наша земля не Божья, но цмокова, ибо это он, цмок, поднял нашу землю со дна моря, он и сейчас нашу землю поддерживает, не дает ей вновь опуститься на дно, так что живем мы единственно цмоковыми стараниями, а Богу наша земля не нужна, Бог ее не создавал и создавать не собирался, она ему чужая, и потому, как только его, цмока, не станет, Бог снова нашу землю на дно морское опустит. Вот так, не больше и не меньше! Ну и, конечно, из всего вышеизложенного тамошние жители делают весьма логичный, на их взгляд, вывод: пока жив цмок, будут живы и они. По крайней мере, у них и их потомков будет своя земля. А не станет цмока, так у них немедленно начнется стремительное опускание суши, местный потоп, тектонический сдвиг катастрофического характера — и основная часть населения, без всякого сомнения, погибнет, а те немногие счастливчики, которым удастся спастись, останутся без крова и без родины. Что ж, в той системе координат, в которой все это замыслено, вывод вполне резонный.

Примерно такой же вывод — только в корявых, диких выражениях — сделал в конце своей речи и старый полесовщик. А напоследок, для большего, надо полагать, воспитательного эффекта, он еще и добавил:

— И все это из-за тебя будет, паночек! Из-за тех чучел тамтейших!

— Да почему это из-за меня? — наигранно удивился пан Михал. — Не я, а ты всему виной. Я разве когда цмока один нашел бы? Нет! А это ты меня ведешь — тебе потом и отвечать!

Цимоху эта шутка очень не понравилась. Он по-волчьи сдвинул брови и хотел было уже что-то сказать — без всякого сомнения, одну из своих нелепых варварских угроз… Но вдруг, что-то почуяв, замер, прислушался, потом сделал своим спутникам красноречивый знак рукой, чтоб они затаились, а сам легко и тихо, словно призрак, прошел несколько шагов вперед, затем так же бесшумно отвел одну из веток в сторону, привстал на цыпочки, вытянул шею…

И снова замер. Потом, спустя не такое уж продолжительное время, он, не оборачиваясь, опять же движением руки пригласил Михала и Змицера подойти к нему поближе.

Те подошли. Глянули Цимоху через плечо…

И увидели цмока!

Выглядел цмок совершенно таким, каким его и описывал старый полесовщик, ссылаясь на последнюю с ним встречу. То есть был тот цмок обычным — если можно так сказать — серым приземистым ящером в пять-шесть шагов длиной, с острой гребенчатой спиной, отвратительной зубастой пастью и маленькими красными глазками.

Нет, эти глазки они рассмотрели потом, а поначалу цмок не смотрел в их сторону. Он вообще никуда не смотрел, а мирно дремал на поляне, нежась под лучами теплого вечернего солнца. Цмок лежал на голой земле, потому что травы там почти что не было. Не было там и деревьев, не было и кустов. Поэтому то место и называлось старыми вырубками.

Хотя никто там никогда ничего не рубил — там изначально, возможно, с самого Дня Творения ничего не росло.

— Тощий какой, — тихо сказал пан Михал.

— Ага, — согласился Цимох. — Значит, голодный, — и нехорошо усмехнулся.

— Ну, ты! — резко сказал пан Михал.

Услышав это восклицание, ящер мгновенно поднял голову и посмотрел на людей. Вот тут-то они и увидели его маленькие красные глазки. Глазки были очень злобные.

— Змицер! — сказал пан Михал.

Змицер подал ему аркебуз. Аркебуз был не фитильный, а новомодный, кремневый, поэтому пан Михал, взяв его в руки, сразу почувствовал себя уверенней и приказал Цимоху:

— Веди! Не бойся, я стрелять не буду. Первым не буду, я сказал!

— Ну, пан! — сказал Цимох. — Я-то чего, я уже старый, мне все равно. Пойдем!

И они все трое вышли из кустов. До ящера — или до цмока? — было шагов пятьдесят, не больше. Земля у них под ногами казалась довольно сухой, то есть надежной. И места вокруг было много, так что в случае чего было куда бежать.

Однако такой необходимости пока что не усматривалось. Ящер, не выказывая ни малейших признаков агрессивности, лежал в своей прежней ленивой позе и, если можно так выразиться, без особого интереса наблюдал за людьми, которые, выстроившись в ряд, медленно, чтоб не спугнуть (или самим не напугаться?), приближались к нему. По центру шел пан Михал, Цимох слева, а Змицер справа от него. Аркебуз пан Михал держал наготове перед собой. Когда до цмока оставалось шагов тридцать, Цимох тихо сказал:

— А он на аркебуз смотрит. Ого, как щурится!

— И то! — сказал пан Михал. — Он же таких еще не видел. Новинка!