Аврам Дэвидсон - Феникс и зеркало: Роман, новеллы

Алхимик пожал плечами, почесал свою широченную, лохматую бороду, издал не слишком приличный утробный звук и возразил:

— Но квинтэссенция вина, принятая правильным образом человеком высокой психики и умственных качеств, подобным мне например, лишь способствует чувствительности. Кстати, ознакомлю тебя с некоторыми соображениями, возникшими у меня в ходе комментирования трудов Галена. Знаешь, это просто восхитительно, мои поразительные изыскания полностью подтверждают его предписания об игре на флейте с целью излечения подагры — тонально, в миксолидийском ладе…[5]

Вергилий продолжал лежать в ванне, но полное отсутствие какой-то реакции с его стороны, казалось, совершенно ускользнуло от алхимика; он продолжал рассуждать вслух и, разгромив к своему полному удовлетворению всю прежнюю геленистику (араба Алгиброниуса — в особенности), перескочил на другую тему, при этом напялив на шапку своих буйных кудрей маленький фетровый колпак.

— Вергилий?! А тебе доводилось слышать о металле, еще более легкоплавком, чем свинец?

Вергилий, занятый омовением, помедлил и наконец сказал, что нет.

— Ох… — Клеменс, казалось, расстроился. — Такое впечатление, что это может быть особо чистым оловом, совершенно избавленным от примесей и окислов. Я видел только пару капелек этого металла, но он плавится даже от тепла лампы. А если такая капля упадет на кожу, то совершенно ее не повредит… замечательно…

И он глубоко погрузился в мысли.

Вергилий вышел из ванны, обернулся в громадный квадрат мягкого белого полотна (быстро подавив дрожь), дошел до стола и сел. Столешница отошла в сторону, снизу медленно выехал поднос. Вергилий принялся было за еду, но руки внезапно задрожали и пришлось усмирить их, подняв кубок крепкого и сладкого темного пива. Запрокинув голову, он осушил кубок маленькими глотками.

Какое-то время Клеменс молча разглядывал Вергилия, затем нахмурился:

— Похоже, ты встретился с мантикорами, и тебе удалось от них улизнуть.

— Только не благодаря тебе. Да, улизнул… — Внезапная мысль пришла ему на ум: «А может, лучше было не спасаться?» Он пробормотал снова: Только не благодаря тебе.

— Ты хотел, чтобы я рассказал о мантикорах. — Клеменс оттопырил нижнюю губу. — Я рассказал тебе самое важное, а именно то, что от них лучше держаться подальше. А остальное лишь основательно запутало бы тебя.

Вергилий задумался. Время шло так, словно сегодняшний вечер был ничем не примечательным вечером, по своему обыкновению следующим за таким же обыкновенным днем. Но что делать? Открыть все Клеменсу, просить его о помощи? Первое было для него невыносимым, что до второго, то подобная помощь могла оказаться не слишком продуктивной. Он вспомнил собственные слова, сказанные Корнелии: «Вы не знаете, о чем говорите… это может занять год…» И все громче и громче в мозгу звучало: «Я не могу тратить год!»

Год! Целый год. И, Боже, если еще придется провести этот год с нею!

— Хорошо, не будем об этом, — сказал Вергилий. — Когда-нибудь и тебе потребуется моя помощь. А я спущусь в лабиринт еще раз, и спущусь глубже. И отыщу то, что, как мне кажется, там скрыто. Оно обязано находиться там. И, во имя Великой Науки, я его отыщу. Я не буду спешить, это меня подождет. Но, Клеменс, у меня есть для тебя головоломка. Кто живет на окраине Неаполя в роскошном доме, говорит совершенно по-неаполитански, но одевается как иностранка, хотя и имеет пурпурную кайму на мантии?

— Вот уж головоломка, — пожал плечами Клеменс. — Конечно, это Корнелия, дочь старого дожа. Она вышла замуж за Винделициана из Карса, приятного малого — больше о нем ничего не скажешь. Он всю жизнь болтался при дворах средней руки и изображал из себя претендента на престол в изгнании. Дож Амадео обращал на него не слишком много внимания, в отличие от своей дочки. Ну вот, они поженились, и старик отдал им виллу в предместье, а еще — несколько деревенек в Тоскане и Умбрии. А тут вдруг король Карса внезапно гибнет от несчастного случая на охоте. Ну да, «несчастного»! И два его сына, близнецы, затевают премилую гражданскую войну, которая знай себе тянется и тянется. Да, я не могу откушать твоих голубков? Ты, похоже, не слишком до них охоч?

Вергилий отошел от стола, чтобы взглянуть на карту Ойкумены. Клеменс принялся уплетать голубей и продолжал рассказывать:

— Ну вот, эти претендентики на престол так разорили страну, что Великий Совет Карса тайно обратился к Императору, а тот, отчего-то вспомнив о Винделициане, дал ему три когорты, консула по имени Туллио впридачу и отправил в Каре, дабы «восстановить мир и процветание, дабы прекратить разбой и позволить вновь жертвенному дыму невозбранно клубиться над мирными алтарями».

Но близнецы моментально установили перемирие и соединили силы против вторжения. Тогда Туллио именем Корнелии (так, во всяком случае, излагал дело Клеменс) послал каждому из них по конфиденциальному письму, в котором предлагал убить брата, после чего Корнелия выдаст оставшемуся в живых Винделициана и выйдет за «настоящего» короля замуж, поставив Императора перед фактом и приобретя его поддержку и почет. План сработал прекрасно. Близнецы подослали друг к другу убийц, оставшиеся без вождей армии капитулировали, и Винделициан без малейшего сопротивления был избран королем. Но до самой его смерти заправлял всем Туллио.

Вергилий отошел от карты. Дурацкая история о никчемной стране, да и то рассказывающая больше о Туллио, чем о Корнелии. Каре был дальней провинцией, расположенной в горах, не слишком богатой ресурсами и совершенно ему неинтересной.

В конце концов, какое ему было дело до того, где именно Корнелия обучалась своему коварному искусству, продемонстрированному сегодня Вергилию? Зачем ему это знать? Хватает и того, что она этим искусством владеет и его применила. Лучше бы ему избавиться от болезненной усталости, которую не преодолеешь даже сном — пока находишься в этом состоянии неполноты себя. Да, ему приходилось слышать о людях, которые продолжают ощущать боль в ампутированных членах, — что же, теперь он знает, как это. И все же то, что было до этого, было столь великолепным, таким непередаваемо прекрасным… неописуемо лживым. Все лишь Корнелия, отныне и навсегда… навсегда… навсегда…

— А почему же она вернулась на свою виллу?

Клеменс, покончивший разом и с голубями и с рассказом, рыгнул и обтер пальцы о тунику:

— Она вдова, вот почему. А по законам Карса вдова короля, если, конечно, сама она не царствует — к Корнелии, понятно, это не относится, не может оставаться в стране после смерти мужа. Из опасения, что она немедленно примется участвовать в интригах. Такие эти карсийцы осторожные. Туллио, понятное дело, отдыхает на пенсии. Но нимало не сомневаюсь затаился, дожидается своего времечка.