Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина

«И он снова будет утверждать, что это не так…»

– Ну, а если даже и так, что с того? Мир ведь действительно жесток, Келлхус! Мир жесток!

– Быть может, это и так, – ответил Келлхус тоном сочувственным и скорбным, – но мир давно перестал быть причиной твоего горя. Сколько уже раз повторял ты эти слова! И каждый раз они были отравлены все тем же отчаянием: отчаянием человека, которому нужно поверить во что-то ложное. Остановись, Левет, откажись следовать по накатанной колее, которую проложили в тебе эти мысли! Остановись, и сам увидишь.

Вынужденный заглянуть в себя, Левет заколебался. Его лицо выразило растерянность.

«Он понимает, но ему недостает мужества, чтобы признаться».

– Спроси себя, – настаивал Келлхус, – откуда это отчаяние?

– Да нет никакого отчаяния! – тупо ответил Левет.

«Он видит место, которое я ему открыл, сознает, что в моем присутствии любая ложь бессильна, даже та, которую он повторяет самому себе».

– Почему ты продолжаешь лгать?

– Потому что… Потому что…

Сквозь потрескивание пламени Келлхусу было слышно, как колотится сердце Левета – отчаянно, точно сердце затравленного зверя. Тело мужчины содрогалось от рыданий. Он поднял было руки, чтобы спрятать лицо, но остановился. Посмотрел на Келлхуса – и разревелся, как ребенок перед матерью. «Больно! – говорило выражение его лица. – Как больно!»

– Я знаю, что больно, Левет. Освобождение от мук можно обрести лишь через еще большие муки.

«И впрямь как ребенок…»

– Но что… что же мне делать? – рыдал охотник. – Пожалуйста, Келлхус, скажи!

«Тридцать лет, отец! Велика, должно быть, твоя власть над такими людьми, как этот».

И Келлхус, чье заросшее бородой лицо было согрето пламенем очага и участием, ответил:

– Левет, ни одна душа не бродит по миру в одиночку. Когда умирает одна любовь, надо научиться любить других.

Через некоторое время огонь в очаге прогорел. Оба собеседника сидели молча, прислушиваясь к нарастающему реву очередного снежного шквала. Ветер шумел так, как будто по стенам хижины лупили множеством толстых одеял. Лес стонал и скрипел под темным брюхом пурги.

Левет нарушил молчание старинной поговоркой:

– Слезы пачкают лицо, но очищают душу.

Келлхус улыбнулся в ответ, придав лицу выражение ошеломленного узнавания. Древние дуниане говаривали: зачем ограничиваться одними словами, когда чувства в первую очередь выражаются мимикой? В Келлхусе жил легион лиц, и он мог менять их столь же непринужденно, как произносить те или иные слова. Но под его радостной улыбкой или сочувственной усмешкой всегда таилось одно: холодное разумное понимание.

– Однако ты им не доверяешь, – заметил Келлхус.

Левет пожал плечами.

– Зачем, Келлхус? Зачем боги послали тебя ко мне?

Келлхус знал, что для Левета его мир битком набит богами, духами и даже демонами. Мир терзали их сговоры и раздоры, повсюду кишели знамения и признаки их насмешливых, капризных повелений. Их замыслы, точно некий второй план, определяли все метания людей – невнятные, жестокие и в конечном счете всегда завершающиеся смертью.

Для Левета то, что он нашел Келлхуса на заснеженном склоне, случайностью не было.

– Ты хочешь знать, зачем я пришел?

– Зачем ты пришел?

До сих пор Келлхус избегал разговоров о своей миссии, и Левет, напуганный тем, как стремительно Келлхус научился понимать его язык и говорить на нем, ни о чем не спрашивал. Однако обучение продвигалось.

– Я ищу своего отца, Моэнгхуса, – сказал Келлхус. – Анасуримбора Моэнгхуса.

– Он пропал? – спросил Левет, безмерно польщенный такой откровенностью.

– Нет. Он ушел от моего народа много лет назад, когда я был еще ребенком.

– Почему же ты его ищешь?

– Потому что он послал за мной. Он потребовал, чтобы я пришел и встретился с ним.

Левет кивнул, как будто все сыновья обязаны в определенный момент возвращаться к своим отцам.

– А где он?

Келлхус мгновение промедлил с ответом. Казалось, что глаза его были устремлены на Левета, на самом же деле смотрели в пустоту перед ним. Подобно тому как замерзший человек сворачивается клубком, стараясь максимально укрыться от стихии, так и Келлхус убирал себя внутрь, в надежное убежище своего интеллекта, не подвластное давлению внешних событий. Легионы внутри него были обузданы, возможные варианты изолированы и развернуты, и нее множество событий, которые могут воспоследовать, если он скажет Левету правду, развернулось в его душе. Вероятностный транс.

Он поднялся, моргнул, глядя в огонь. Как и многие вопросы, касающиеся его миссии, ответ не поддавался исчислению.

– В Шайме, – сказал наконец Келлхус. – Далеко на юге, в городе, который называется Шайме.

– Он послал за тобой из Шайме?! Но как же это возможно?

Келлхус изобразил на лице легкую растерянность – что, впрочем, было недалеко от истины.

– В снах. Он послал за мной в снах.

– Колдовство…

Левет произносил это слово не иначе, как со смешанным благоговением и ужасом. Бывают ведуны, говорил Левет, что способны овладеть дикими силами, дремлющими в земле, звере и дереве. Бывают жрецы, чьи молитвы, дабы дать людям передышку, способны выходить вовне и двигать богами, что движут миром. И бывают колдуны, чье слово – закон, чьи речи не столько описывают мир, сколько повелевают, каким ему быть.

Суеверие. Левет везде и во всем путал то, что случается позднее, с тем, что было прежде, следствия с причинами. Люди пришли позднее, а он помещал их в начало и звал «богами» или «демонами». Слова появились позднее, а он ставил их в начало и называл «писанием» или «заклинаниями». Ограниченный последствиями событий, слепой к причинам, он просто цеплялся за сам хаос, людей и их деяния и лепил по их образу и подобию то, что было вначале.

Но дуниане ведают, что начало не имело отношения к людям.

«Должно быть какое-то другое объяснение. Колдовства не существует».

– Что тебе известно о Шайме? – спросил Келлхус.

Стены содрогались под налетавшими яростными порывами ветра, угасшие было угли внезапно вновь вспыхнули ярким пламенем. Свисающие с потолка шкурки легонько покачивались. Левет огляделся и нахмурил лоб, как будто пытался что-то расслышать.

– Он очень далеко, Келлхус, и путь туда лежит через опасные земли.

– Шайме для вас не… не священ?

Левет улыбнулся. Края чересчур далекие, как и слишком близкие, священными быть не могут.

– Я это название слышал всего несколько раз, – ответил он. – Севером владеют шранки. Те немногие люди, что остались здесь, живут как в осаде и редко решаются выходить за стены городов Атритау и Сакарпа. О Трех Морях нам известно мало.