Стивен Кинг - Легенды

У дальнего конца площади Роланд увидел длинный желоб, выдолбленный из железного дерева (в этих местах оно называлось секвойей). В лучшие времена вода в желоб поступала из ржавой металлической трубы, которая висела над южным краем желоба. С желоба, примерно посередине, свешивалась нога в штанине из серого материала и изжеванном ковбойском сапоге.

Жевал сапог здоровенный пес, с шерстью чуть более темной, чем парусина штанины. Роланд решил, что пес давно бы стянул сапог, но от жары нога, видать, сильно раздулась, поэтому псу не оставалось ничего другого, как зубами расправляться с препятствием. Пес хватал сапог и тряс из стороны в сторону. То и дело каблук соприкасался с деревянным желобом, и глухой стук разносился по площади, долетая и до ворот. Так что стрелок не сильно ошибся, подумав, что кто-то стучит по крышке гроба.

Почему бы ему не отойти на пару шагов и не запрыгнуть в желоб, удивился Роланд. Вода больше не течет, значит, пес не может бояться, что утонет.

Топси в очередной раз натужно чихнул, и, когда пес обернулся на звук, Роланд понял, почему тому приходится жевать сапог: пес сломал переднюю лапу, которая потом неправильно срослась. Он и ходил с трудом, а о прыжках пришлось просто забыть. На груди пса Роланд увидел полоску грязно-белой шерсти. А на ней — крест из черной шерсти. Собака Иисуса, может, пришедшая к дневной проповеди.

Впрочем, Роланд не заметил ничего религиозного ни в рычании, вырвавшемся из пасти пса, ни в злобном взгляде налитых кровью глаз. Пес вскинул морду, оскалив внушающие уважение зубы.

— Остынь, — бросил псу Роланд. — Пока я добрый. Пес попятился, уперся спиной в свисающую с желоба изжеванную ногу. На приближающегося человека он взирал с опаской, но не собирался сдавать позицию. Револьвер в руке Роланда его не пугал. Стрелка это не удивило: должно быть, пес никогда не видел револьвера и полагал, что он ничем не отличается от дубинки, которую можно бросить только один раз.

— Говорю тебе, проваливай, — добавил Роланд, но пес не шевельнулся.

Роланд мог бы застрелить пса, проку от него не было, собака, вкусившая человечины, ни на что уже не годится, но стрелять не хотелось. Убийство единственного в городе живого существа (если не считать поющих насекомых) могло накликать беду.

И он выстрелил в пыль у здоровой передней лапы пса. Грохот выстрела разорвал сонную тишину жаркого дня и на какие-то мгновения заглушил насекомых. Пес-таки мог бегать, пусть и на трех лапах. В сердце Роланда даже шевельнулась жалость к несчастному животному. Он остановился у перевернутого фургона (на нем вроде бы тоже виднелись следы крови), оглянулся и завыл, отчего волоски на шее Роланда вздыбились еще сильнее, А потом пес обогнул перевернутый фургон и, прихрамывая, затрусил по проходу между домами. Как догадался Роланд, к воротам на выезде из Элурии.

Ведя за поводья умирающего жеребца, стрелок пересек площадь, приблизился к желобу, заглянул в него.

Изжеванный сапог принадлежал не мужчине, а молодому пареньку, на щеках которого только начала пробиваться борода. Тело его действительно раздулось, пролежав не один день под жарким солнцем в девяти дюймах воды на дне желоба.

Глаза юноши, теперь белые бельма, напомнили стрелку глаза статуи. Волосы выцвели от пребывания в воде. Роланд решил, что едва ли ему больше шестнадцати лет. На шее юноши сквозь слой воды поблескивал под лучами солнца золотой медальон.

С явной неохотой, перебарывая себя, Роланд опустил руку в воду, ухватился за медальон, потянул. Цепочка разорвалась, он достал медальон.

Стрелок ожидал увидеть символ Иисуса-человека, который назывался распятием, но вместо этого у него в руке оказался маленький прямоугольник из чистого золота. С выгравированной на нем надписью:

Джеймс

Любимец семьи. Любимец Господа

Роланд, который едва заставил себя сунуть руку в отравленную воду (в более юном возрасте он никогда бы этого не сделал), теперь похвалил себя за решительность. Возможно, ему не доведется встретиться с теми, что любил Джеймса, но он знал, что пути ка неисповедимы, так что случиться могло всякое. В любом случае он поступил правильно. Теперь предстояло похоронить юношу… при условии, что ему удастся достать тело из желоба: оно могло разлезться у него под руками.

Жеребец со стоном повалился на землю. Роланд повернулся и увидел восемь человек, рядком, словно загонщики, направлявшихся к нему. Стрелку бросилась в глаза их необычная зеленая кожа. Люди с такой кожей светились в темноте словно призраки. Роланд не мог сказать, мужчины перед ним или женщины, да и какое это имело значение? То были заторможенные мутанты. Двигались они словно трупы, оживленные злым колдуном.

Пыль, как ковер, заглушала их шаги. И могли подойти вплотную, если бы Топси не оказал Роланду последнюю услугу, своей смертью предупредив о грядущей опасности. Стрелкового оружия Роланд у мутантов не заметил, только дубинки. В основном ножки от стульев и столов, но у одного дубинка была настоящая, с утолщенным концом, утыканным ржавыми гвоздями. Роланд решил, что позаимствовали ее у вышибалы из салуна, возможно, у того, кто следил за порядком в «Веселом поросенке».

Роланд поднял револьвер, взяв на мушку идущего по центру. Теперь он слышал шарканье их ног, свистящее, как при сильном бронхите, дыхание.

Наверное, они пришли сюда прямиком из шахт, подумал стрелок. Где-то здесь добывали радий. Отсюда и такой цвет кожи. Странно только, что их не убивают солнечные лучи.

И тут, прямо у него на глазах, идущий с краю, существо с размытыми, словно вылепленными из воска чертами лица, умер… или потерял сознание. У него (Роланд решил, что это мужчина) подогнулись колени, гортанный крик сорвался с губ, он протянул руку, схватился за идущего рядом, мутанта с лысой, шишкастой головой и красными язвами на шее. Лысый даже не повернулся к падающему. Не отрывая мутного взгляда от Роланда, он сбросил руку, чтобы не отстать от остальных.

— Стоять! — крикнул Роланд. — Не приближайтесь ко мне, если хотите дожить до заката! Настоятельно советую не приближаться!

Обращался он главным образом к идущему по центру — мутанту в красных помочах поверх лохмотьев рубашки и грязном котелке. У этого господина остался только один глаз, но глаз этот пожирал Роланда взглядом. Рядом с Котелком шла, судя по всему, женщина (за это, во всяком случае, говорили жалкие грудки, торчащие из жилетки). Она бросила в Роланда ножку стула. Траекторию рассчитала правильно, но переоценила свои силы. Ножка упала в пыль, не долетев до стрелка десять футов.