Смерть - лучший учитель - Крис Войт
Отец никогда не играл из себя тирана и деспота, никогда не обижал меня и не оскорблял. И вот так прилюдно опозорить меня, — меня, чистокровную лидорианскую принцессу! — перед братьями, сестрами и всем Двором! Отправить в место, судя по описанию, больше похожее на монастырь, да еще и пригрозить отречением в случае моего побега! Как такое возможно? Неужели я действительно была самой плохой из его детей? Ведь Нику в такое место не отправляли! Она прошла обучение в Академии на архимага, и отец никогда так с ней не поступал. Что же случилось? Как такое вообще возможно?
Я без устали задавала себе эти вопросы пока мы ехали через три Сопряжения в какое-то богом забытое место, которое станет теперь моей тюрьмой. На рассвете, сером и промозглом, мы остановились у огромных ворот, окованных металлом. В мутной синеве виднелись мрачные шпили высоких башен и крепостных стен. Маркел помог мне выйти из кареты не столько из-за хороших манер, сколько пытаясь меня морально поддержать. Он даже ободряюще улыбнулся, но от этого мне стало казаться, что со мной прощаются.
Ринек обнял меня, крепко прижав к груди и поцеловав в щеку. Я еле сдержалась, чтобы не расплакаться. Что же это такое⁈ Я была единственной в семье, с кем так несправедливо обошлись. И это называется «любимая дочь короля»? Почему не отослали, не отправили на подвиги или в тяжелый поход, почему именно такая унизительная кара?
В воротах открылась маленькая калитка, из нее вышли три женщины в длинных серых платьях, нет, не монашеских, но некое сходство все равно было. Суровость, аскетизм, надменность и чопорность. На меня они лишь быстро глянули и стали вежливо и учтиво разговаривать с братьями, словно я была пустым местом. Отчасти — это было и хорошо, начни они беседу со мной, не знаю, как бы себя повела. Я глубоко вздохнула и взяла под контроль свои эмоции, сжав в кулаке висевший на шее медальон. Маленький герб Лидора из белого золота и голубого металла, что добывают в горах Крелонтена. «Честь, достоинство, сила» — девиз моей семьи, моего рода. И даже если сейчас эта самая семья и не сильно меня любит, кровь свою я не предам и не опозорю.
Поэтому я медленно, спокойно и чинно вошла за тремя женщинами-смотрительницами в серую крепость, так похожую на тюрьму, и даже почти не вздрогнула, когда за мной громко закрыли дверь на засов.
Первый день всегда самый тяжелый, так говорила я себе через каждые пять минут. Нужно продержаться подольше, все наладится. Когда-нибудь.
Вокруг были серые аскетичные стены, немыслимо высокие и уродливые. Каменные плиты начищены до блеска, но, несмотря на чистоту, уютным это место не было. Школа для девушек — я ожидала ярких цветов в кадках, кружевных занавесок, сделанных руками учениц, узорных витражей с изображением героев, детей, свадеб и прочих матримониальных глупостей. Но в таком месте скорее могут отбывать наказание преступники, пираты и насильники, чем учиться молодые девушки и девочки.
Меня долго вели по пустым сонным коридорам мимо тяжелых закрытых дверей и голых стен, пока я не оказалась в просторном, но не менее убогом зале, где в широком кресле сидела худая, как смерть, женщина в таком же сером платье с кружевами, как и все прочие.
— Добро пожаловать, милое дитя, в нашу закрытую школу для настоящих принцесс, — растягивая слова и немного гнусавя, произнесла костлявая тетка. Она критично оглядела мой наряд — золотистый корсет, голые руки и несколько длинных юбок с разрезом от самого пояса. По-моему, это был вполне приличный наряд, особенно для южного Лидора, где летом с моря дул такой жаркий ветер, что даже старые вдовы одевались легко и открыто. Но при виде моей юбки с разрезом, костлявая тетка лишь сжала свои тонкие, бесцветные губы в узкую черточку. — Вы выглядите неподобающим образом для маленькой целомудренной девочки.
Тут я уже не сдержалась.
— Прошу прощения, но, я, во-первых, не маленькая, во-вторых, давно не девочка, и в-третьих — не целомудренная. Я лидорианка, и этим все сказано, если вы удосужились хотя бы немного ознакомиться с обычаями моей родины.
Костлявая женщина чуть не свалилась со своего насеста после моих слов, но видно к дерзости ей было не привыкать.
— Как это ужасно, — прогнусавила она. — Теперь понятно, почему ваш отец так обеспокоен. Кто же женится на распутной и невоспитанной принцессе! Какой позор! Какое оскорбление вы нанесли своей семье! Надеюсь, бастарда вы не привели?
— Я вам что, собака, чтобы «приводить» потомство? — в этот момент у меня совсем потемнело перед глазами от ярости. — И это вы сейчас наносите оскорбление моей семье и моему государству, которое за триста лет не смог завоевать даже Грязный Кормчий с восемью сотнями боевых кораблей! Я взрослая женщина, а не пятилетняя девчонка. К тому же, лидорианки хранят чистоту сердца и духа, а не трясутся над плотью, их не выдают замуж, они сами решают, с кем быть. В моем городе женщины воюют наравне с мужчинами. Я вижу, у нас разные представления о том, какое место занимает женщина в иерархии мира.
Я стояла, сжав челюсти, и молча смотрела на эту костлявую женщину, что посмела оскорбить не только меня, но и весь мой род.
— Вы все-таки не так безнадежны, — прогнусавила она. — Как вижу, вам нравится история. Вы умеете танцевать?
Дальше беседа протекала в таком же духе: я произносила гневные речи, обоснованно указывала на ошибки, но костлявая женщина, как позже выяснилось, Смотрительница словно и не слышала сути моих слов. Она лишь выхватывала какие-то обрывки, перевирала мои высказывания и принималась обсуждать отдельные детали, начисто игнорируя здравый смысл.
Под конец, мне стало казаться, что я тону в вязком болоте чужой глупости и ограниченности или вовсе говорю на другом, непонятном для этой особы языке. Наша беседа завершилась на том, что Смотрительница резко оборвала себя на полуслове и пристально посмотрела мне в глаза, своим цепким и холодным взглядом.
— В любом случае, ваш отец подписал необходимые бумаги, и вы теперь полностью под нашей ответственностью. Он разрешил применять к вам любые воспитательные меры, дабы мы привили вам добропорядочность, скромность и учтивость. И мы приложим все усилия к этому! Вы совершенно неблагодарный ребенок, который не ценит того, что ему дали родители и семья. Но мы это исправим!
«Меня что, продали в рабство?» — с ужасом подумала я и снова впала в странный ступор, даже не заметив, как меня отвели
