Хоббит, или Туда и обратно (перевод Зинаиды Бобырь) - Толкин Джон Рональд Руэл

– Я хотел бы прежде всего узнать обо всем этом побольше, – произнес тот, чувствуя себя смущенным и слегка испуганным в Душе, но все еще по-Туковски решив не отступать ни на шаг. – То есть, о золоте и о Драконе, и как оно туда попало и кому принадлежит, и все такое.

– Ох-ох! – воскликнул Торин. – Разве вы не видели карту? Разве не слышали нашу песню? И разве мы не говорим все время только об этом?

– Все равно, я хочу, чтобы мне рассказали прямо и просто, – упрямо возразил Бильбо, прибегая к своей деловой манере (которую приберегал обычно для тех, кто приходил просить у него денег взаймы) и делая все, чтобы выглядеть мудрым, осторожным и опытным, и оправдать рекомендацию Гандальфа. – И я хотел бы узнать насчет риска и денег на расходы, и сроков, и вознаграждения. – Это у него означало «Что я получу за свое участие? И вернусь ли я живым?»

– Ох, ну ладно, – сказал Торин. – Когда-то, еще при моем дедушке, некоторые Карлики были оттеснены далеко на север и пришли, со всем своим имуществом и орудиями, к вот этой Горе на карте. Там они рыли, копали и буравили, и прорыли в ней огромные залы и обширные мастерские; а кроме того, я думаю, нашли там много золота и самоцветов. Во всяком случае, они очень разбогатели и прославились, и мой дед был Королем Горы, и его очень уважали смертные Люди, жившие южнее и постепенно распространявшиеся по Быстрой реке до самой долины, над которой высится Гора. Там они построили веселый город Дол. Короли часто призывали наших кузнецов и щедро награждали даже наименее искусного из них. Отцы просили принять их сыновей в ученики и платили нам хорошо, особенно съестными припасами, которых мы сами никогда не заботились собирать или выращивать. Да, это были для нас прекрасные дни, и у каждого из нас (всегда бывали деньги, чтобы тратить, и досуг, чтобы выделывать красивые вещи просто для забавы, не говоря уже о превосходных волшебных игрушках, подобных которым больше не сыщется в мире. И залы у моего деда наполнились чудесными драгоценностями, и изваяниями, и кубками, а игрушечные мастерские в Доле был зрелищем, на которое стоило взглянуть!

Это, несомненно, и привлекло Дракона. Драконы, как вы знаете, похищают золото и драгоценности у Людей, и Эльфов, и Карликов, как только увидят; и они берегут свою добычу, пока живут (практически вечно, если не будут убиты), и никогда не тратят ни медного колечка из нее. Правда, они едва ли сумеют отличить хорошую работу от плохой, хотя обычно хорошо осведомлены о продажной ценности; и они не умеют ничего сделать для себя сами, даже починить отставшую чешуйку на своей броне. На севере в то время было много Драконов, и золота там становилось, вероятно, все меньше, ибо Карлики бежали к югу или погибали, а злодейств и разрушений, вызванных Драконами, становилось все больше. Был там особенно алчный, могучий и злобный Дракон, по имени Смауг. Однажды он взмыл в воздух и полетел на юг. Сначала мы услышали шум, словно от урагана, летящий с севера, и стон и треск сосен, росших на Горе. Некоторые из Карликов случайно были снаружи (к счастью, среди них был и я, – в то время я был большим озорником, вечно убегал бродяжничать, и это спасло мне жизнь в тот день), – так вот, мы издали увидели, как Дракон обрушивается на нашу Гору в облаке пламени. Потом он пополз вниз по склону и поджег все леса на своем пути. К тому времени все колокола в Доле звонили, и воины вооружались. Карлики кинулись из ворот наружу, но там их ждал Дракон. Никто не спасся. Река вскипела и поднялась паром, и туман упал на город, и в этом тумане Дракон кинулся и истребил большинство воинов, – обычная злосчастная история, очень частая в то время. Потом он вернулся, вполз в Главный вход и обшарил все наши залы, дворы и туннели, ходы, погреба и кладовые. После этого внутри не осталось ни одного Карлика, и он забрал все наши сокровища себе. Вероятно, – так обычно делают Драконы, – он собрал их большой грудой где-нибудь далеко в глубине и спит на ней, как на постели. Позже он выползал из Главного входа по ночам и отправлялся в Дол и уносил жителей, особенно девиц, пока город не погиб, а все его жители не умерли или не бежали. Что делается там теперь – не знаю наверное; но думаю, что никто не живет к Горе ближе, чем на Дальнем конце Длинного озера.

Немногие из нас, которые были далеко и уцелели, долго плакали, скрываясь, и проклинали Смауга; и тут к нам неожиданно присоединились мой дед и отец, оба с опаленными бородами. Они были очень мрачны и говорили очень мало. Когда я спросил их, как им удалось уйти, они велели мне прикусить язык и сказали, что когда-нибудь, в надлежащий срок, я и так все узнаю. После этого мы ушли оттуда и были вынуждены зарабатывать себе на жизнь, чем могли, опускаясь иногда до работ на кузнице и даже до добычи угля. Но мы никогда не забывали об отнятом у нас богатстве. И даже теперь, когда я могу признать, что у нас кое-что отложено и что мы совсем не нищие (тут Торин погладил золотую цепь у себя на шее), – мы все-таки хотим вернуть его себе и отомстить Смаугу – если сможем.

Я часто раздумывал о спасении моих отца и деда. Я вижу теперь, что у них должен был быть какой-то потайной выход, о котором знали только они. Но они, по-видимому, составили карту, и я хотел бы знать, как она попала к Гандальфу и почему он не пришел с нею ко мне, законному наследнику.

– Она не «попала ко мне», а была мне отдана, – ответил кудесник. – Ваш дед, вы помните, был убит Орком в подземельях Мориа…

– Погибель на этого Орка, да! – подтвердил Торин.

– А ваш отец ушел 21 апреля, тому исполнилось 100 лет в прошлый четверг, и вы с тех тор не видели его.

– Верно, верно! – снова подтвердил Торин.

– Так вот, ваш отец отдал мне ее для передачи вам; а если я сам выбрал, когда и как сделать это, вы едва ли можете порицать меня, принимая во внимание, что найти вас было очень трудно. Ваш отец не мог вспомнить своего имени, когда отдавал мне карту, и ни разу не назвал вашего; так что, в общем, я считаю, что заслужил похвалу и благодарность. Возьмите! – И он подал карту Торину.

– Не понимаю! – сказал Торин, и Бильбо готов был повторить за ним эти слова. Объяснение едва ли объясняло что-нибудь.

– Ваш дед, – медленно и веско произнес кудесник, – отдал карту своему сыну на хранение, прежде чем уйти в Мориа. Ваш отец отправился попытать счастья с Картой, когда узнал о его смерти; и у него было множество приключений самого неприятного сорта, но к Горе он так и не приблизился. Не знаю, как он попал в плен к Чернокнижнику, но я нашел его узником в подземелье.

– А что там делали вы сами? – спросил Торин и вздрогнул, и все Карлики тоже вздрогнули.

– Это вас не касается. Я узнавал всякие вещи, как всегда, а это занятие опасное и неприятное. Даже мне, Гандальфу, едва удалось уйти оттуда. Я хотел спасти вашего отца, но было уже поздно: он лишился рассудка и не помнил ни о чем, кроме ключа и карты.

– Мы уже расплатились с Орками в Мориа, – произнес Торин, – мы должны подумать и о Чернокнижнике.

– Не говорите глупостей! Это дело – не под силу всем Карликам, вместе взятым, даже если бы их снова удалось собрать вместе со всех краев земли. Ваш отец хотел только, чтобы вы прочли карту и использовали ключ. Горы и Дракона вам должно хватить с избытком!

– Послушайте только! – сказал вдруг Бильбо, и нечаянно сказал это вслух.

– Послушать что? – спросили они все, обернувшись к нему, и он так растерялся, что повторил:

– Послушайте, что я вам скажу.

– Что же? – спросили они.

– Я сказал бы, что вам нужно идти на восток и произвести разведку. Есть же там этот потайной вход, да и Драконам, я думаю, иногда бывает нужно поспать. Если вы посидите на пороге достаточно долго, вы наверняка придумаете что-нибудь. И, знаете ли, мне кажется, мы говорили уже достаточно долго для одного вечера, если вы меня понимаете. Что вы скажете насчет постели, раннего вставанья и всего прочего? Я угощу вас хорошим завтраком, прежде чем вы уйдете.

– Прежде чем мы с вами уйдем, то есть, – возразил Торин. – Разве вы не Вор? И разве сидеть на пороге – это ваше дело, не говоря уже о том, чтобы войти внутрь? Но насчет постели и завтрака – я согласен. Перед тем, как выступить в поход, я хотел бы получить яичницу из шести яиц с ветчиной, – хорошо зажаренную, и чтобы желтки остались целыми.